А крестил глаза на икону святых отцов:

— А слава да слава, слава Господу!

А дал Господь Бог мне хожденьице,

А дал Господь мне в руках владеньице.

Былина «Исцеление Ильи Муромца»

Все эти годы Илья не терял её из виду. Как можно?

Нечасто, но и не очень редко тот самый коробейник, что хаживал торговать на оба берега Жезны, приносил в Москву из Сагдеева скупые весточки. Ильша сильно опасался опекуна, проклинаемого половиной Москвы душегуба, но, видно, и душегубам не чужды обычные человеческие чувства. Известия, доходившие из поместья Милославских, были скупы, однако из них следовало, что девочка жива и здорова. Потом Зеркаловы оттуда съехали, Ильше на сердце стало поспокойней.

Часто, особенно зимними ночами, одинокий калека вспоминал, как сиживал возле своей спящей царевны. Может, это и было счастье, о котором сказывают сказки: когда на душе мир, покой и, главное, понимаешь свою нужность на свете.

А месяца два, что ли, назад коробейник приехал и говорит: нет её там больше, к дяде переехала.

Снова стало тревожно. Где обитает большой человек из Преображёнки, начальник полуприказа, сведать было нетрудно.

Не день и не два проторчал Илья в своей тележке на углу кривого переулка, страшась и волнуясь, что снова увидит её после стольких лет разлуки. А вдруг она стала, как обычные девки? Он и сам не сумел бы объяснить, отчего эта мысль так его пугала. Спроси, что дурного в обычных девках, не ответил бы. Наконец увидел.

Василиса выезжала из ворот в кожаной карете со спущенными стеклами (немецкая работа, в городе Кенигсберге такие ладят). С ней рядом был парнишка в золотистых волосьях до плеч. Илья его узнал, но разглядывать не задосужился, лишь рассердился, что зеркаловский сын заслоняет соседку.

Словно услышав, парень откинулся назад, и стало видно Василису.

Что грудь перестала вбирать-выдыхать воздух Илья сообразил, когда в глазах уже начало темнеть от удушья. Разинул рот, зашевелил губами, будто вытащенная из воды рыба. Все страхи были напрасны. Не того следовало бояться…

В обычную девушку Василиса не выросла, да и не могла вырасти. Но стала она такой, что смотришь — и забываешь дышать, а по-иному объяснить трудно. У Ильши бы точно не получилось.

Потом, несколько позже, уже отдышавшись, он вспомнил, что вид у неё был довольный, а платье самое лучшее, какие носят боярышни немецкого обычая.

За Василисино благополучие тревожиться он перестал, но тайно проезжал по Кривоколенному ещё многократно. Увидеть её повезло всего один разок, и то мельком, по ту сторону забора — лёгкой тенью в окошке.

Как же было с Алёшкой не напроситься, раз он ехал в тот самый дом? Вдруг повезёт её близко увидеть. Узнает она его или нет? И ладно ли будет, коли узнает?

Вот о чём он думал, когда ехали из Доброй Слободы, перебивая друг дружку и не успевая отвечать на многие вопросы.

Митьша с Алёшей, похоже, не догадывались, что меж подворьем в Кривоколенном переулке и Сагдеевским поместьем есть связь. Лёшка-то про спящую красавицу вовсе не знал, его тогда на мельне не было, но Дмитрию, наверно, открыться следовало. Иль нет?

По своему обыкновению, Илья не совершал поступков, если не был уверен в их правильности, а потому так ничего друзьям и не сказал. Лучше выждать и поглядеть, как оно сложится.

Но в дом Ильша не пошёл, и дело было не в крыльце. Ножки на его самоходном кресле умели сокращаться и выдвигаться, приспосабливаясь под высоту ступенек — собственное изобретение. Подъем, особенно при наличии перил, получался довольно быстрый. Оробел Илья, потому и остался сидеть в тележке.

Вдруг она на него посмотрит и прочтёт по глазам такое, чего ей знать нельзя?

Торчал во дворе бездвижно, потел от напряжения и надежды — может, голос её раздастся или выйдет гостей проводить?

Василису он увидел не там, где ждал, а наверху, на вислом крыльце. Она выскочила на него, будто играючись, спиной вперёд. Обернулась, мельком глянула на Илью. Лицо у неё было раскрасневшееся, радостное.

С кем она там разговаривала, снизу было не углядеть. Да и всё равно. Ильша смотрел на её шею, на уложенную венцом косу и тем был счастлив. Вдруг что-то случилось — он и не видел, что.

Ни с того ни с сего Василису, словно бешеным порывом ветра, отшвырнуло назад, на хилую узорчатую оградку. Та с грохотом обвалилась, а девушка, всплеснув руками, закачалась на самом краешке предательского балкона.

— А-а-а-а!!! М-м-м-м! — утробно зарычал Ильша.

Это он хотел крикнуть: Алёшка! Митька! Спасайте! Не хватило ни времени, ни сил — до того испугался. Раньше и не знал, что бывает такое состояние — будто кровь в жилах застыла, а вся внутренность сжалась в изюмину.

Как подстреленная охотником лебедь, Василиса опрокинулась и стала падать плашмя, широко раскинув руки. Это было красиво и страшно.

Что с ним произошло дальше, Илья не понял и, можно сказать, даже не заметил. Какая-то неведомая, доселе дремавшая сила вытолкнула его с сиденья. Огромным прыжком он соскочил на землю, оттолкнулся, прыгнул ещё раз — и падающая княжна рухнула прямо в его подставленные руки.

Они оба повалились, но драгоценной ноши Илья не выпустил. Сидел на земле, ничего не соображая, и бережно прижимал лёгкое тело. Лицо Василисы было совсем близко, глаза в глаза.

— Ой… — пролепетала она тоненьким, детским голосом. — Илюша… Да как закричит: — Илья! Илья! Нашёлся!

И давай его обнимать, целовать.

В последующие годы своей жизни, если Ильша когда о чём и жалел — так это что у него в тот самый миг от счастья не лопнуло сердце. Попал бы сразу в рай, и разницы между землёй и небом не заметил бы.

Поразительней всего, что об оживших ногах он и не вспомнил. Это Василиса первая сказала:

— Ты нашёлся! Ты здоров, ногами ходишь! Какой день, ах какой день!

Только теперь он спохватился. Оглянулся на упряжку, до которой было добрых десять шагов. Вороной Брюхан пучился на хозяина, недоверчиво прядая ушами. Не ожидал от сидня этакой прыти.

— Уф, до чего ж я напугался, — содрогнулся Илья. — Прямо душа вон…

Василиса засмеялась:

— Ты напугался? Не ври. — Она вскочила на ноги, потянула его за собой. — Ну, вставай же!

«Не встану», — подумал Илья, и встал. Не с такой, как Василиса, лёгкостью, да ещё и пошатнулся, но стоял. Держали ноги, держали!

На крыльцо, толкаясь, вылетели Дмитрий с Алексеем — на девичий крик. Замерли, ничего не понимая.

Внезапно наверху что-то заскрипело, захрустело. По шву, где балкон соединялся со стеной, пробежала трещина, расползлась. Офицер с казаком отпрянули назад.

— В сторону! — взвизгнула Василиса, оттаскивая Илью от опасного места.