Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако обошлось. Преподша объясняла новую тему, и всё время говорила почти не переставая, чертила что-то на доске, и на Жеку не обращала никакого внимания. Ну а с пропущенной механикой придется разбираться деньгами...
С технаря не заходя домой зашёл в кооператив. А там все как всегда — парни в камуфляже тренируются, Митяй со своей Тоней обжимаются на втором этаже. Жека плюхнулся в кресло, и закурил.
— Чё, Славян с Кротом не приезжали?
— Не, только Крот был, — ответил Митяй, вальяжно сидя за председательским столом. — Славян в Березках остался.
— Чё делает?
— Директор так зассал, что на сутки Славяна оставил. Он у него дома щас.
— А Крот чё делает?
— Уехал. Сказал, надо, так позвоните.
Посидели, потрепались ни о чём, потом Жека пошёл домой. Славяна нет — базарить не о чем.
Глава 33. Ночь у директора шахты.
Хоть на следующий день было дохренища пар, и прям с самого утра, но всё-таки нашёл время вечерком забежать к Сахарихе. Жаль, с пустыми руками — ничего не захватил. На речке не было нормальных магазинов, и всё приходилось таскать с города. Однако Сахариха понимала это прекрасно, да и в целом была чужда таких условностей, что «в гости не с пустыми руками». Ну, получилось так, чё теперь...
Сахара дома ещё не было — походу, в картишки играл с блатными, поэтому Светка встретила его одна. В своём любимом розовом халатике, едва доходящем до верхней трети бедра, и босиком. Открыв дверь, подтащила к себе, и сладко поцеловала, а потом глянула снизу лукавым зелёным глазом. Жека сколько не мутил с ней, так и не мог догадаться, что означает этот взгляд — то ли напакостит, защекотив под мышками, и захихикав, убежит вприпрыжку, то ли поцелует взасос, и даст поцеловать груди. Сахариха была абсолютно непредсказуема. Этим и привлекала, неудержимо и страстно. Вот встречался он с Мариной. Да. Хорошая, милая, романтичная девушка. Наверняка будет хорошей матерью и женой. Но... Такой как Светка ей не стать никогда. И даже такой как Пуща.
— Извини Свет, дела были... Кооператив. То да сё...
— Я понимаю, — коротко ответила она, и прижалась поплотнее, обняв тонкими руками плечи Жеки.
Иногда он думал, знает ли она, чем занимается её брат. Что возможно, у него уже целое персональное кладбище. Как она относится к этому. Но тут же догадывался, что конечно знает. И ей абсолютно без разницы — ведь она-то хорошая.
Сахариха поставила Лику Стар на своей «Соньке» и завалилась на кровать, красиво вытянув стройные длинные ножки. Лукаво смотрела на Жеку, сжимая и разжимая пальчики ног. Время пролетело быстро...
Дома мать в панике. Сестрёнку захотели отдать в музыкальную школу на класс фортепиано.
— А чё не на гитару? — недоумённо спросил Жека. Казалось ему что гитаристкой можно и группу свою замутить, да и в целом она посовременнее, чем эти рояли. Но мать, несмотря на деревенское происхождение, была большой поклонницей высокой культуры. Сама в молодости пела в заводском хоре при ДК, любила смотреть по телевизору фигурное катание, слушать классические концерты, поэтому хотела видеть дочь лишь пианисткой, без всяких компромиссов. Мечтала увидеть её по телевизору в белом платье перед белым фортепиано.
Однако чтоб учиться в классе фортепиано, нужен был свой, домашний инструмент. И где ж взять многодетной семье денег на него, если новый стоит 800 рублей, а за бэушный просят 500? Опять в рассрочку залезать?
Жека без базара отслюнявил матери тысячу. 800 на пианино, 200 колов на продукты. Мать с изумлением посмотрела на него.
— Женька... Ты чем занимаешься? Постоянно при деньгах. В дорогих вещах..
— Работаю, — коротко бросил Жека, и пошёл набивать кулаки.
В технаре, конечно, пришлось отработать пропуски. Холодильщик, Виктор Николаич, большой весельчак и балагур, ни в какую не хотел брать деньги. Чисто в воспитательных целях. Прогулял — отработай.
— И чё делать? —спросил Жека.
— Берёшь ведро. Вон там, в углу. Швабру, тряпку. И моешь пол в кабинете после пар. Как тебе такая отработка, Соловьёв?
— Нормально, — пожал плечами Жека. И в самом деле, нормально. Чё такого-то.... В деревне чё только не приходилось делать... И мыть всё подряд.
Поднял стулья на парты. Принёс воды. Намотал тряпку на швабру, и по-молодецки за 10 минут всё помыл. Вылил грязную воду из ведра, сполоснул тряпку, повешал на ведро сушиться. Вытер руки о шторы, надеясь, что никто не заметит. Ага... Где там...
— Соловьёв! Ты дома так же делаешь? — раздался насмешливый голос Риммы Эдуардовны. Скрестив руки на невысокой груди, она стояла в обтягивающем багровом платье. Таким же как лак на ногтях рук и ног. Накрашенные карие глаза из-под кудрявых волос смотрелись эффектно. Этакая Кармен композитора Бизе. Не хватало только карминной розы в волосах.
Римма Эдуардовна закрыла дверь на ключ, подошла к Жеке, и сняла платье через голову. Как змея сбрасывает шкуру. Она была абсолютно голая, даже без трусиков. Какая она высокая, худая и стройная! Небольшие груди мягкие и нежные, коричневые соски торчат как виноградинки... Жека подошёл, засосал в губы, а потом поднял на руки. Время пролетело быстро...
Римма Эдуардовна оказалась горячей штучкой. Потомственная интеллигентка как будто застряла в русском серебряном веке. Сейчас то Жека понял, что живёт она не в свое время. Ей бы жить в начале 20 века. Гулять и сношаться с Маяковским, и мощной когортой русских поэтов и художников - декадентов и символистов. Она была как босоножка Айседора Дункан, чудом попавшая в поздний СССР, маявшаяся в нём среди чопорной публики, но расцветшая в наступившую эпоху бесстыдства.
— А ты хорош, Соловьев, — насмешливо сказала она, надевая своё платье на обнажённое тело, потом подойдя к Жеке, и касаясь его щеки нежной длиннопалой интеллигентской ладошкой. — Милый мой юноша.
После технаря опять зашёл в тир, и стрелял долго, даже до какого - то остервенения, пока Михалыч, наблюдающий, охотник старой советской закваски не подошёл, и не похлопал по плечу.
— Женя! Ты всё мишени издырявил уже! Тебе нечему учиться — белку в глаз бить будешь.
Дома наскоро сделал уроки, сходил за газетами
