«Приди ровно в двенадцать колоколов. Войди соседними воротами на подворье, рядом с бочкой найдешь открытое окно. Что бы ни случилось, беги по лестнице наверх. Мы за всем присмотрим. Будем за твоей спиной, пусть ты нас и не увидишь».

Едва я это прочел, как схватил бумагу, шифровальную палочку и тушь, хотя и знал, что уже поздно. Подступали сумерки, то, что собирались сделать Ночные Странники, требовало немало приготовлений, а это означало, что моя весточка будет совершенно зря ждать в Верхнем Замке.

— Нужно верить, — поучал меня Н’Деле. — Мы тут не одни, хотя и может так показаться. Где-то там, не слишком далеко, несколько стен и улиц отсюда, немало людей, которые думают о том же, что и мы, и у которых та же цель. Много раз, когда мы ночами выходили на слежку, я видел таящихся на стенах людей в одежде Ночных Странников: они высматривали и выцеливали арбалетами туда, откуда нам могло что-то угрожать. Часто я слышу их в темноте. Их не видно, но они там. Как и написал Ульф. Мы — Амзика Вазингу, Странствующие Ночью. Заботимся о своих. Потому будь готов так, словно ночью ты и правда идешь убивать врага, и не давай волю мыслям. Они должны быть как стадо антилоп, которые мчатся в одном направлении, а не как испуганные кролики, бегущие куда попало. Хуже всего, что я хотел бы отправиться вместо тебя.

Поэтому я надел бурую, неприметную куртку с капюшоном, под которой я спрятал амитрайский меч, натянул на предплечья кожаные браслеты, укрепленные металлом, затянул пояс со спрятанным позади маленьким ножичком и повесил на шею кастетный клинок Бруса. Я не стал брать нож разведчика. Корабельный лучник наверняка не мог такой иметь и наверняка даже не видел такой никогда, а кирененские разведчики такой обычно не теряли.

Мы пожали друг другу предплечья и загривки, как это было в обычаях у Людей Огня, а потом я тихо прикрыл за собой дверь и сошел в общий зал.

В корчме уже запирали засовы на главных дверях, хотя в зале еще горел огонь и несколько гостей раскачивалось над кувшинами за столом. Я осторожно вышел через заднюю дверь, миновал подворье, после чего быстрым шагом отправился в сторону Верхнего Кольца. Я знал, что человек жреца торчит где-то неподалеку, но не собирался ни ждать его, ни что-либо ему облегчать.

Он догнал меня через два переулка и пошел рядом, голова под капюшоном — тот прятал его крысоподобное лицо.

— Послушай, — процедил я. — Ты не лезешь, не говоришь и не мешаешь мне. Если я посчитаю, что из-за тебя мне грозит опасность, я ухожу в гостиницу.

Он только фыркнул и ничего не сказал.

Молчал и когда я заблудился и встал на перекрестке, пытаясь вспомнить, куда мы шли нынче днем. Только заложил руки за спину и глядел с издевательской ухмылочкой.

Презрительно сплюнув сквозь зубы, я выбрал первое попавшееся направление и вскоре уже начал узнавать переулки. Ночь казалась почти теплой, снег полностью исчез с улиц, было пусто, только газовые фонари сверкали своим странным ртутным сиянием, так непохожим на обычный огонь. Изредка я проходил мимо небольших групп припоздавших прохожих. Добравшись до Верхнего Кольца, я пошел осторожней, а когда до меня донесся грохот тяжелых сапог городской стражи и стук оружия о брусчатку, я спрятался в закоулок и подождал, пока они пройдут. Если бы не проклятый шпион жреца, я бы просто взял амулет со знаком древа, означающий, что я гражданин и имею право бродить ночью по Верхнему Замку.

Я высматривал следы присутствия других Ночных Странников, но бесполезно. Город лежал в ночи, блестя темными окнами меж тенями арок, горгулий и карнизов.

Сделалось холодней, и в закоулки вполз туман, взявшийся невесть откуда. Туман — это хорошо. Туман помогает преступникам, ворам и убийцам.

Я шел и старался успокоить дыхание и сердце.

На Углежогской царили те же тишина и мертвенность, что и всюду. Я укрылся в подворотне, разглядывая Драконий Глаз и прикидывая, не помешает ли мне кто. Мой крысолицый товарищ молчал и следил за тем, что я делаю, с кривой, презрительной ухмылкой.

Я долго стоял, опершись об арку и скрывшись в тени, ожидая, грея ладони и сплетая пальцы. Я чувствовал крысеныша за спиной, его презрение и нетерпение. Несколько раз он негромко фыркал, но большего позволить себе не мог. Я все еще мог развернуться и отправиться домой.

Где-то высоко раздался писк ночного хищника, потом мрачный крик сыча. В Ледяном Саду гнездилось множество птиц, и их крики никого не удивляли, но в это-то время для сыча было рановато. Я предположил, что это знак, который должен придать мне смелости, — и так и случилось.

Я постоял еще немного, чувствуя, как притаившийся позади меня шпион кипит от злости, но сам я не двигался, даже дышал совершенно бесшумно.

На башнях всего города отозвались колокола, объявляя час совы.

С последним ударом я внезапно отлепился от подворотни и быстрым шагом двинулся в сторону узкого переулка рядом с Драконьим Глазом, а потом осторожно взобрался на кучу бочек и сундуков, чтобы дотянуться до зубцов стены, и соскочил во внутренний двор. Не было тут собаки, не было стражи, никто не охранял. Минутку я просидел, низко притаившись у земли, с рукой на костяной рукояти ясаргана.

Шпион перескочил через стену, но в темноте пнул какой-то жбан, который покатился по двору с деревянным стуком. Я зашипел неодобрительно и решил подождать еще. В таких случаях стоит выказать большую терпеливость, чем тот, кто мог проснуться от шума и теперь сидит, прислушиваясь. Он ждет, не раздадутся ли еще шумы, приснилось ли ему или и вправду он что-то слышал. Пусть ему надоест, пусть он начнет сражаться с сонливостью и успокаивать самого себя, что это только крыса, ласка или бездомный пес.

Когда прошло достаточно много времени, я наконец встал и пробрался к двери. Проверил ее — естественно, та была заперта — потом проверил окна, пока не добрался до одного, небольшого, на самом углу, о котором писал Ульф. Окошко оказалось узким, но я бы без труда в него пролез. Как и обещал Нитй’сефни, оно было приоткрыто.

Я осторожно отворил его. Подскочил, хватаясь за каменную раму, а потом всунул одну руку и голову в отверстие и проскользнул внутрь, падая на холодный пол.

В помещении было совершенно темно. Я отчетливо видел квадрат очага под полукруглым покрытием, где среди сгоревших угольев еще теплился жар, подвешенную на цепях решетку, ряды тесаков и кастрюль на стене, пучки трав и корзину корнеплодов. Железный котел на полу.

Шпион протиснулся в окошко, постанывая, цепляясь руками за пол и подтягивая ноги, словно у него был перебит хребет. Я схватил его за полу куртки и стянул вниз, чтобы он присел рядом со мной.

В доме царила тишина, только где-то вдали раздавался храп.

Все еще притаившись, согнутый, я осторожно обошел очаг и направился к дверям. По дороге я нащупал котел с остатками ужина, провел ладонью по его бокам, собрав толстый слой копоти и сажи, а потом провел себе по лицу.

Я выполз из кухни и просочился во тьму следующей комнаты. Через окна с цветными стеклами внутрь ворвалось сияние уличных фонарей, рисуя проблески на колоннах, каменной узкой лестнице, что вела вверх, на арках проемов в другие комнаты.