Продолжая кампанию вокруг сталинского лозунга «сын за отца не отвечает», 29 марта 1936 г. Политбюро приняло постановление по делу колхозницы Обозной[626]. Из многих случаев дискриминации детей «кулаков» и других «лишенцев» был избран факт отказа в приеме на курсы трактористов 17-летней колхознице из Северо-Кавказского края Л. А. Обозной на том основании, что она — дочь высланного кулака. Обозная обратилась с жалобой в ЦК, сельскохозяйственный отдел провел проверку дела, а руководство партии решило поднять его на принципиальную высоту, проиллюстрировав действенность сталинского лозунга. Постановление ЦК, в котором осуждался незаконный отказ в приеме Обозной на курсы, как «нарушение указаний партии и правительства» было опубликовано в газетах.

С кампаниями «примирения» с «кулацкой молодежью» корреспондировали некоторые другие меры правительства, в частности в отношении казачества. 21 апреля 1936 г. в газетах было помещено постановление ЦИК (днем раньше утвержденное Политбюро) о казаках Северо-Кавказского и Азово-Черноморского краев. «Учитывая преданность казачества советской власти» правительство отменило ранее существовавшие ограничения на службу казачества в Красной армии. Тогда же Политбюро утвердило приказ наркома обороны о создании казачьих кавалерийских частей.

Основой сохранения в 1935–1936 гг. значительных элементов «умеренной» политики было достаточно успешное экономическое развитие страны, непосредственно связанное с продолжением сравнительно сбалансированного экономического курса. Несмотря на усиление репрессий, именно в 1935 г. были сделаны самые значительные со времени начала коллективизации уступки крестьянству. Документы второго съезда колхозников-ударников (февраль 1935 г.), утвержденные затем правительством в качестве закона, давали определенную гарантию на ведение и расширение личных подсобных хозяйств. Приусадебные хозяйства колхозников развивались в годы второй пятилетки особенно быстрыми темпами, что способствовало некоторому подъему сельскохозяйственного производства и улучшению продовольственного положения страны. В 1937 г. в общем объеме валовой продукции колхозного сектора удельный вес приусадебных хозяйств составлял по картофелю и овощам 52,1 %, по плодовым культурам — 56,6, по молоку — 71,4, по мясу — 70,9 %[627].

Схожие процессы наблюдались в 1935–1936 гг. и в индустриальных отраслях. Продолжалось некоторое расширение прав хозяйственных руководителей. Дееспособность экономики повышала политика материального стимулирования труда. Пик практической реализации лозунгов о «зажиточной жизни» для городского населения также пришелся на 1935–1936 гг., когда произошла отмена карточной системы и поощрялась выплата сверхвысоких стахановских заработков.

Судя по многим фактам, в 1935–1936 гг. сталинское руководство делало ставку на совмещение репрессий с относительно «умеренной» политикой. Хотя уровень террора был высоким, он не достиг размеров как периода «раскулачивания» в начале 1930-х гг., так и времени «большого террора» 1937–1938 гг. Смягчение нажима на «социально чуждые» слои населения, демонстративное «примирение» с детьми «лишенцев» и «кулаков» позволяло надеяться на мирное упрочение социальной стабильности и преодоление некоторых противоречий, порожденных прежними репрессивными акциями.

Как свидетельствуют все известные документы, инициатором основных репрессивных и «умеренных» акций в 1935–1936 гг. оставался Сталин. Можно предположить, что мотивы его политических действий в этот период определялись несколькими взаимосвязанными факторами. Прежде всего острой оставалась необходимость закрепления и развития положительных тенденций экономического развития, которые наметились лишь в конце 1933–1934 гг. Наученный печальным опытом предшествующих кризисов, Сталин понимал, какими экономическими издержками неизбежно оборачивается каждая репрессивная кампания. Свою роль играли внешнеполитические расчеты. Усиление угрозы со стороны фашистских государств вело к сближению СССР на антигерманской и антияпонской основе с западными демократиями. В июле-августе 1935 г. VII конгресс Коминтерна, пересмотрев прежние непримиримые позиции, выступил за формирование народных фронтов против фашизма. Надеясь на «полевение» западноевропейских стран и расширение рядов сторонников СССР, Сталин осознавал необходимость формирования благоприятного образа процветающей и демократической «родины социализма». В сопроводительной записке к проекту решения Политбюро об изменениях в конституции и создании конституционной комиссии, которое было принято Политбюро 31 января 1935 г., Сталин писал: «По-моему, дело с конституцией Союза ССР состоит куда сложнее, чем это может показаться на первый взгляд. Во-первых, систему выборов надо менять не только в смысле уничтожения ее многостепенности. Ее надо менять еще в смысле замены открытого голосования закрытым (тайным) голосованием. Мы можем и должны пойти в этом деле до конца, не останавливаясь на полдороге. Обстановка и соотношение сил в нашей стране в данный момент таковы, что мы можем только выиграть политически на этом деле. Я уже не говорю о том, что необходимость такой реформы диктуется интересами международного революционного движения, ибо подобная реформа обязательно должна сыграть роль сильнейшего орудия, бьющего по международному фашизму […]»[628].

Определенное влияние на то или иное направление политического курса мог иметь также расклад сил в высших эшелонах власти. Члены Политбюро, как будет показано далее, утратили большую часть своих позиций. Однако их отход под натиском наступавшего Сталина еще не был похож на бегство или полную капитуляцию. По крайней мере, в некоторых случаях.

С точки зрения теории «фракций» в Политбюро политические колебания, наблюдавшиеся в 1935–1936 гг., могут быть объяснены противоборством «умеренных» и «радикалов» при относительно нейтральной позиции Сталина. Однако как и в других случаях, приходится признать, что реальные свидетельства о таком противоборстве, несмотря на активные поиски в архивах, пока не обнаружены.

1 февраля 1935 г. пленум ЦК ВКП(б) утвердил новыми членами Политбюро А. И. Микояна и В. Я. Чубаря, а кандидатами в члены Политбюро А. А. Жданова и Р. И. Эйхе. Если оценивать эти перестановки, руководствуясь версией о существовании в окружении Сталина «фракций», то придется признать, что после убийства Кирова в Политбюро усилились позиции «умеренных». Достаточно осторожным политиком был Чубарь, подвергавшийся Сталиным критике за мягкотелость в период голода на Украине, а в 1938 г. арестованный за связь с Рыковым и «правые» настроения. К «умеренным» некоторые историки причисляют также Жданова[629]. Однако на самом деле эти перестановки в Политбюро не имели никакого особого политического значения, а предопределялись формальной процедурой заполнения вакансий. Микоян и Чубарь заняли места полных членов Политбюро взамен С. М. Кирова и умершего В. В. Куйбышева потому, что имели на это право как старейшие кандидаты в члены Политбюро (с 1926 г.), занимавшие к тому же важные посты (Микоян был наркомом пищевой промышленности СССР, а Чубарь заместителем председателя Совнаркома СССР). Эйхе был выдвинут на освободившуюся должность кандидата в члены Политбюро формально, как секретарь крупнейшей Западно-Сибирской партийной организации. Реально, постоянно находясь за тысячи километров от Москвы, он не мог участвовать в работе Политбюро. Жданов же, наоборот, уже не мог оставаться вне Политбюро. Как секретарь ЦК ВКП(б) с начала 1934 г., он фактически работал как член Политбюро и нередко визировал решения Политбюро. Решающим обстоятельством, предопределявшим его введение в Политбюро, было, конечно, то, что Жданов наследовал кировский пост руководителя ленинградской партийной организации.