Назначение Ежова на этот пост, как мы уже видели, имело предысторию и выглядело достаточно логично. Выполняя в 1935–1938 гг. сталинские задания по организации репрессий, Ежов приобрел соответствующую зловещую репутацию. В исторической памяти общества его имя тесно связано с массовыми репрессиями — «ежовщиной». В исторической литературе Ежова, как правило, относили к той «радикальной» группе из сталинского окружения, влиянием которой объяснялось нарастание террора. Соответственно, в самом Ежове нередко старались найти хоть какое-то объяснение невероятной жестокости сталинских репрессий. Неоднократно отмечены физические недостатки «кровожадного карлика» — рост около 154 см, непропорциональные черты лица и фигуры, видные даже на тщательно отретушированных официальных фотографиях. Во всем этом многие авторы подозревают основу комплекса неполноценности, психической ущербности и жестокости. Еще до того, как Ежов развернулся в полной мере как организатор репрессий, многим, отмечает Р. Конквест, «он напоминал мальчишку из трущоб, чьим любимым занятием было привязать к кошачьему хвосту смоченную керосином бумагу и поджечь ее»[657].

Несмотря на подобные характеристики, можно отметить, что до определенного момента Ежов не выделялся из когорты сталинских высокопоставленных чиновников. Обычными были его политическая биография и административная деятельность на доверенных постах.

Н. И. Ежов родился в 1895 г. в Петербурге, в рабочей семье. Не получив образования (в анкете, заполненной после ареста в 1939 г. в графе об образовании он написал: «незаконченное низшее»), как и многие его сверстники рано начал трудиться. С 14 лет работал учеником портного, потом на Путиловском заводе. В годы Первой мировой войны был призван в армию. Служил на Северном фронте, работал слесарем в артиллерийских мастерских. В мае 1917 г. вступил в партию большевиков. Был комиссаром одной из тыловых частей в Витебске. В годы Гражданской войны назначался комиссаром ряда красноармейских частей. В Казани попал на работу в Татарский обком РКП(б). В августе 1921 г. был отозван на работу в Москву, где, по предположению Б. Султанбекова, Ежов мог найти поддержку у некоторых работников ЦК (например, Л. М. Кагановича или М. М. Хатаевича), с которыми познакомился еще в Белоруссии[658]. В начале 1922 г. Ежов был назначен секретарем Марийского обкома партии, еще через год — секретарем Семипалатинского губкома, а в 1925 г. — заведующим организационным отделом Казахского крайкома партии.

Многие из тех, кто сталкивался с Ежовым в этот период, сохранили о нем благоприятные впечатления. Советский писатель Юрий Домбровский (сам переживший несколько арестов, лагеря и ссылки) вспоминал: «Три моих следствия из четырех проходили в Алма-Ате, в Казахстане, а Ежов долго был секретарем одного из казахстанских обкомов (Семипалатинского). Многие из моих современников, особенно партийцев, с ним сталкивались по работе или лично. Так вот, не было ни одного, который сказал бы о нем плохо. Это был отзывчивый, гуманный, мягкий, тактичный человек […] Любое неприятное личное дело он обязательно старался решить келейно, спустить на тормозах. Повторяю: это общий отзыв. Так неужели все лгали? Ведь разговаривали мы уже после падения «кровавого карлика». Многие его так и называли «кровавый карлик». И действительно, вряд ли был в истории человек кровавее его»[659]. О том же пишет А. М. Ларина (Бухарина): «Мне, в частности, хорошо запомнился ссыльный учитель, казах Ажгиреев, встретившийся на моем жизненном пути в сибирской ссылке. Он близко познакомился с Ежовым во время работы того в Казахстане и выражал полное недоумение по поводу его страшной карьеры […] Он часто подсаживался ко мне и заводил разговор о Ежове: “Что с ним случилось, Анна Михайловна? Говорят, он уже не человек, а зверь! Я дважды писал ему о своей невиновности — ответа нет. А когда-то он отзывался и на любую малозначительную просьбу, всегда чем мог помогал»[660].

В 1927 г. Ежов попал в аппарат ЦК ВКП(б) в Москву. В 1929–1930 гг. работал заместителем наркома земледелия СССР (это был период насильственной коллективизации и массового «раскулачивания», к чему Ежов приложил руку). Затем вновь был возвращен в ЦК, где занимал важные посты заведующего отделом распределения административно-хозяйственных и профсоюзных кадров, затем заведующего промышленным отделом. Непосредственным начальником Ежова в ЦК был Л. М. Каганович. Именно по его представлению 25 ноября 1930 г. Политбюро приняло специальное решение о Ежове: ему разрешили присутствовать на заседаниях Политбюро и получать «все материалы, рассылаемые членам и кандидатам ЦК»[661].

По свидетельствам некоторых современников, Ежов в этот начальный период своей карьеры в ЦК не выделялся какой-либо особой кровожадностью[662]. Американский историк Р. Терстон, изучавший репрессии 1930-х годов на промышленных предприятиях, высказал предположение, что жизненный опыт Ежова, работавшего в металлопромышленности Петербурга в начале века, в период усиления конфликтов между рабочими и владельцами заводов, мог оказать определенное влияние на активность органов НКВД, которые организовывали многочисленные дела против руководителей предприятий[663]. Однако деятельность Ежова в качестве руководителя отдела, ведавшего кадрами в ЦК ВКП(б), не дает оснований подозревать его в особых «антиспецовских» настроениях. Более того, документы показывают, что несколько раз Ежов выступал инициатором акций в защиту хозяйственников. Например, в ноябре 1932 г. по инициативе распределительного отдела ЦК ВКП(б) был поставлен вопрос об огромной текучести кадров в угольной промышленности. Обследования, проведенные подчиненными Ежова, показали, что невыполнение программы угледобычи было прямо связано с частой сменяемостью руководителей шахт. В среднем начальник и главный инженер рудоуправлений имели стаж работы на одном месте 6 месяцев, а заведующие шахтами — 3–3,5 месяца, в то время как для нормальной работы требовалось провести на предприятии несколько лет. Ежов подготовил по этому поводу специальную записку[664], по которой 19 января 1933 г. вопрос был рассмотрен на заседании Оргбюро ЦК ВКП(б). В принятом решении был установлен новый порядок назначения и смещения руководителей угольных предприятий — управляющих трестами только с разрешения ЦК ВКП(б), их заместителей — приказом наркома тяжелой промышленности, управляющих шахтами — приказом управляющих трестами и т. д. В целом, ставилась задача добиться, чтобы командный состав работал на одном месте не менее 3–4 лет[665].