Существуют весомые документальные свидетельства того, что Сталин проявлял особый интерес к «кремлевскому делу». Он регулярно получал и читал протоколы допросов арестованных по этому делу, делал на них пометы и давал указания НКВД[635]. По мере накопления обвинительных «показаний» в отношении Енукидзе принимались все более жесткие меры. 3 марта 1935 г. Политбюро приняло решение о снятии Енукидзе с поста секретаря ЦИК СССР в связи с назначением на должность председателя ЦИК Закавказской Федерации[636]. Конечно, это было наказание, но наказание сравнительно мягкое. Две недели спустя, 21 марта, Политбюро утвердило новый, более резкий документ для рассылки членам ЦК и комиссий партийного и советского контроля — «Сообщение ЦК ВКП(б) об аппарате ЦИК СССР и тов. Енукидзе», в котором Енукидзе уже прямо обвинялся в утрате «политической бдительности». В документе говорилось также, что вопрос о членстве Енукидзе в ЦК ВКП(б) будет обсуждаться на ближайшем пленуме ЦК[637]. Енукидзе сразу же написал в Политбюро письмо, в котором заявил о полном согласии с решением о снятии его с поста секретаря ЦИК. Одновременно 22 марта он обратился к Ворошилову и Орджоникидзе (а через них ко всем членам Политбюро) с просьбой отменить решение о назначении на работу в Закавказье. После «тех обвинений, которые справедливо направлены против меня, не могу я явиться туда работать […] Во мне говорит не ложный стыд и самолюбие, а просто психологически и Физически не могу превозмочь себя поехать туда, как Пред. ЦИКа […] Очень прошу вас по старой дружбе и как товарищей помочь мне в моей просьбе», — писал Енукидзе[638]. Друзья помогли Енукидзе. 25 марта он написал заявление о том, что не может выехать в Закавказье по состоянию здоровья и попросил двухмесячный отпуск. Политбюро удовлетворило эту просьбу[639].

В отпуске, скорее всего, чувствуя поддержку друзей из Политбюро, Енукидзе явно осмелел. В мае он отправил письмо Ежову, в котором просил о работе в Москве или уполномоченным ЦИК на курортах Сочи и Минеральных вод. Из письма следовало также, что предложение о должности на курортах неофициально уже было сделано. Очевидно, что именно друзья в Москве способствовали более благоприятному решению судьбы Енукидзе. 13 мая Ежов направил письмо Енукидзе Сталину с припиской: «Так как из его заявления видно, что его отпуск на днях кончается, прошу разрешения вызвать его для допроса по ряду вопросов». Сталин никак не отреагировал на просьбу Ежова о вызове для допроса, зато предложил назначить Енукидзе на пост уполномоченного ЦИК СССР по Минераловод-ской группе. 13 мая 1935 г. было принято соответствующее решение Политбюро[640].

О том, что Сталин согласился на это решение под определенным нажимом и что сам Енукидзе всерьез рассчитывал на помощь своих друзей в Политбюро, свидетельствовали события на пленуме ЦК ВКП(б), который 6 июня 1935 г. рассматривал вопрос об аппарате секретариата ЦИК СССР и Енукидзе. Выступивший с основным докладом по этому вопросу Ежов предложил от имени руководства сравнительно мягкое решение — вывести из состава ЦК ВКП(б). Осмелевший Енукидзе произнес достаточно достойную речь, в меру каялся и даже оспорил многие обвинения. Это облегчило проведение (скорее всего, и без того намеченной Сталиным) новой атаки против Енукидзе на заключительном этапе заседания пленума. В выступлении ряда ораторов, особенно Г. Г. Ягоды, был поставлен вопрос о необходимости ареста Енукидзе. Однако на арест Сталин пока не решился. Был принят компромиссный вариант — Енукидзе исключили из партии[641].

Несмотря на вполне определенные настроения Сталина, старые друзья Енукидзе, включая, по крайней мере, одного члена Политбюро — Орджоникидзе, поддерживали с ним контакты. Сталин явно усмотрел в этом вызов. 7 сентября 1935 г. из Сочи Сталин послал Кагановичу, Ежову и Молотову шифровку, в которой утверждал, что назначение Енукидзе уполномоченным ЦИК было ошибкой, так как эта должность дает ему слишком большие права. «Люди, оказывается, поговаривают о том, — утверждал Сталин, — что исключение Енукидзе из партии есть по сути дела маневр для отвода глаз, что он послан в Кисловодск для отдыха, а не для наказания, что он будет восстановлен (в партии. — О. X.) осенью, так как у него в Москве есть свои друзья. А сам Енукидзе, оказывается, доволен своим положением, играет в политику, собирает вокруг себя недовольных и ловко изображает из себя жертву разгоревшихся страстей в партии. Двусмысленность положения усугубилась тем, что Енукидзе ездил к Серго (Орджоникидзе. — О. X.), гостил у него и беседовал о “делах”[…]» Сталин потребовал снять Енукидзе с работы и отправить его на меньшую должность в Ростов или Харьков[642]. На следующий день, 8 сентября, Сталин в письме Кагановичу вновь обвинил Орджоникидзе в том, что он продолжает «вести дружбу» с Енукидзе[643].

Как и требовал Сталин, 11 сентября было оформлено решение Политбюро о назначении Енукидзе на второстепенную должность начальника Харьковской конторы управления автодорожного транспорта[644]. Однако 22 сентября Сталин был вынужден вновь телеграфировать Кагановичу: «Говорят, что Енукидзе не получил еще распоряжения о выезде в Харьков и все еще сидит в Кисловодске». Каганович на следующий день сообщил, что Енукидзе действительно не выполняет распоряжение о своем новом назначении, но «сейчас дано категорическое распоряжение, и он не позднее 25 сентября выедет из Кисловодска в Харьков»[645].

Несмотря на недовольство Сталина и неосторожное поведение Енукидзе, в июне 1936 г. на пленуме ЦК ВКП(б) было принято решение о восстановлении его в партии[646]. Это решение, скорее всего, также было результатом вынужденного компромисса со стороны Сталина. Всего через полгода, когда Сталин перешел в решающее наступление, Енукидзе был арестован. Произошло это 11 февраля 1937 г., за неделю до самоубийства Орджоникидзе, вызванного его острым конфликтом со Сталиным, о чем подробнее будет сказано дальше. В октябре 1937 г. Енукидзе расстреляли[647].