По улице уже идут другие женщины, держа в руках факелы или свечки. Вдалеке их огни мерцают, точно звезды в темном небе. Мужчины и дети наблюдают за ними из окон и дверей, соседи перекликаются друг с другом, воздух согрет добрыми пожеланиями и еще не рассеявшимся жаром последних солнечных лучей. Лаиса и Феба держатся за руки, и Амара вспоминает, как вот так же ходила по улицам с Дидоной. Она надеется, что флейтистки не разлучатся, когда она или Друзилла решат продать их.

К тому времени, когда они выходят из города через Театральные ворота и направляются к реке, становится темнее. На узкой тропе, ответвляющейся от главной дороги, расставлены лампы, чтобы осветить им путь. Они проходят мимо вилл и виноградников, свет от цепочки факелов освещает все вокруг. Некоторые женщины поют обрывки песен, и Виктория присоединяется к ним, ее нежный голос звучит далеко и звонко. Амара не знает слов.

Они подходят к маленькому святилищу Дианы, расположенному в излучине реки; вокруг него посажены кипарисы. Повсюду женщины и танцующие огни. Несмотря на толпу, здесь, вблизи быстрой черной воды, воздух намного прохладнее, и Амара рада, что надела плащ. Нет никаких строгих ритуалов, нет жрецов, поэтому Амара и остальные ждут своей очереди, чтобы завязать ленты с молитвами на кипарисе. Британника вешает свою повыше, и ее лента, одинокая, развевается над остальными.

— Кто-нибудь принес подношение? — спрашивает Амара. Остальные качают головой. Она оборачивается к Британнике. — Ты не сходишь со мной, чтобы я оставила свое?

Британка кивает, и по свирепому выражению ее лица, которое в свете факела кажется еще более зловещим, Амара понимает, что она надеется увидеть какие-нибудь символы насилия в святилище охотницы. Бок о бок они идут к груде подношений богине.

Небольшая статуэтка Дианы смотрит на своих почитательниц, и Амара тоже не сводит с нее глаз, пока они ждут очереди. При виде богини Луны она всегда вспоминает Феликса. Амара вспоминает, как он сравнивал ее с Дианой за ее дикость и гордость, и именно статуэтку Дианы-охотницы она однажды отправила ему в качестве символа своей бесконечной ненависти. Но сегодня Амара принесла не глиняного оленя или охотничью собаку. Подойдя наконец к святилищу, она отдает факел Британнике и опускается на колени, чтобы положить с краю общей кучи глиняную фигурку матери и ребенка. Затем она поднимается на ноги и забирает у Британники факел, не глядя ей в глаза.

Вода, бурлящая на каменных ступеньках, вторит смеху Юлии. Амара никогда прежде не была в столовой в саду: она только для приглашенных гостей и постояльцев. Амара и представить себе не может более уютного места, чтобы провести второй день Неморалий. Здесь все выкрашено в насыщенный синий цвет, на стенах изображены виды египетского Нила и на гостей взирает богиня Изида. Вино и инжир уже стоят на бронзовом столе с ножками в виде трех похотливых сатиров.

Во время Неморалий социальная иерархия переворачивается с ног на голову, а это значит, что Британнике также позволено присоединиться к ним в качестве гостьи. К удивлению Амары, и Юлия, и Ливия ведут себя очень радушно по отношению к молчаливой британке, восхищаются ее силой и предлагают продемонстрировать умение владеть ножом.

— Она как будто танцует, — произносит Ливия, глядя, как Британника по-кошачьи крадется по тенистой дорожке рядом с большим прудом. — Она и правда очень умная.

— Она верная, — говорит Амара, довольная, что наконец-то кто-то, кроме Филоса, может понять, почему она любит Британнику. — Я очень ее ценю.

— Поверить не могу, что ты завербовала ее, чтобы учить тебя обращаться с ножом, — удивляется Юлия. — Какая же ты загадочная девочка.

Она отпивает вина:

— Какая жалость, что Руфус не может побыть с тобой во время фестиваля.

Амара уже достаточно хорошо знает Юлию, чтобы понимать, что это не праздное замечание.

— Его родители настойчиво попросили, чтобы он провел время с ними, — произносит она. — Мне он ничего не рассказывал, но я полагаю, что он размышляет о женитьбе.

— Я как раз думала о том, доходили ли до тебя слухи или нет, — говорит Юлия. — Неудивительно, когда в следующем году ему предстоят выборы.

— Руфус мне никогда особенно не нравился, — замечает Ливия, по-прежнему следя глазами за каждым движением Британники. — Слишком избалованный, на мой взгляд.

— Все мужчины избалованы, — заявляет Юлия. — Хотя некоторые с возрастом становятся добрее. Как старый добрый Плиний. Или мой друг Деметрий.

— Руфус мне никогда ничего не сообщает об адмирале, — говорит Амара, пропустив мимо ушей замечание Юлии об императорском вольноотпущеннике. — Я очень надеюсь, что с ним все хорошо.

— У них обоих все хорошо. Я пыталась убедить Деметрия заглянуть ко мне, когда он в следующий раз приедет навестить свои владения. Я уверена, что, появись у меня новая прекрасная постоялица, его будет нетрудно убедить.

— Ты правда считаешь, что я могу остаться здесь, у тебя?

— Конечно, — отвечает Ливия за свою тетку. — Даже если бы ты ей не нравилась, она очень хочет сдать то жилье. Больше оно никому не нужно.

— Не будь такой несносной. — Юлия ласково шлепает Ливию, которая облокачивается на нее, и поворачивается к Амаре. — Но это правда, дорогая. Дом очень маленький по сравнению с тем, где ты живешь сейчас, и довольно темный, я буду только рада предоставить тебе в распоряжение сад.

В глазах Амары сверкают непролитые слезы признательности.

— Спасибо тебе от всего сердца, — говорит она голосом более твердым, чем можно было ожидать. — Я даже не могу выразить, как я тебе благодарна.

— Не бери в голову, — отмахивается Юлия. — А теперь, как думаешь, твоя девочка захочет что-нибудь съесть? Наверное, тебе стоит позвать ее. Я ужасно хочу расспросить ее о Британии: мой отец всегда интересовался этой страной.

Амара собиралась сидеть у Юлии допоздна, но понимает, что очень утомлена, и боится, что может уснуть под успокаивающий лепет воды. Еще до сумерек она уходит домой в компании Британники. Улицы в этот день не такие оживленные, как обычно, на праздниках многие лавки закрыты.

К своему удивлению, только переступив порог атриума, Амара слышит голоса, доносящиеся из обеденного зала. Она полагала, что в доме никого не будет: днем Руфус прислал за Филосом, флейтистки развлекают Друзиллу и Амплия в порту, а Виктория должна была встретиться с Крескентом. Но тем не менее в полуденном воздухе разносится смех Виктории. Амара думала, что она вернется домой только к ночи.

— Там хозяин? — шепотом спрашивает Амара у Ювентуса, придя в ужас от мысли, что она сейчас застанет Руфуса со своей подругой.

Ювентус смотрит себе под ноги.

— Крескент, — говорит он. — Гладиатор.