— Вот как? Не утомляет?

Назойливого любопытства Гостемил не проявлял — это, очевидно, было ниже его достоинства, но Хелье, не считавший годы, проведенные в Старой Роще, тайною великой, рассказал ему об обычаях и порядках легендарного поселения, последнего оплота викингов, и Гостемил заинтересовался.

— Жаль, что тебе нужно сегодня уезжать, — сказал он. — Я бы с удовольствием взял у тебя несколько уроков владения свердом, хоть это и очень утомительно. Это может мне пригодиться в будущем. Впрочем, если ты вернешься в Киев и не будешь против, мы это как-нибудь устроим. Не даром, конечно.

Хелье улыбнулся. Очевидно, Гостемил так и не поверил, что он, Хелье, живет во Пскове.

— А зачем тебе? — спросил он.

— Скорее всего, мне нужно будет поступить на какую-нибудь военную службу, — сказал Гостемил, грустя. — А уж на военной службе всякое может пригодиться. Последнее время я очень стеснен в средствах. Я должен был бы поехать в Константинополь и слегка развеяться, а вместо этого выбрал этот неуклюжий плебейский город. Я мог бы стать священником, но мысль о том, что мне придется целый день иметь дело с плебеями всех мастей меня совершенно не радует, увы. Поэтому, увы, военное дело — то, что мне нужно. Увы.

— Почему же увы?

— Как тебе сказать, Хелье… Ты еще очень молод и представления о людской деятельности у тебя пока что очень… за неимением лучшего слова — радужные. На самом деле видов человеческой деятельности, которыми может заняться благородный мужчина, не рискуя заскучать, мало. Вернее, совсем нет. Я бы предпочел путешествовать — по цивилизованным местам, естественно — и получать эстетическое, как говорят греки, хвоеволие от тех или иных проявлений человеческого гения и божественного провидения. Но для этого нужны большие средства, коими в данный момент я не располагаю.

— Слушай, Гостемил, — сказал Хелье, которому стало жалко терять связь с таким интересным человеком, — ты, пожалуй, когда будешь в Киеве, наведывайся иногда в Римский Крог. Я там часто бываю.

— Римский Крог? — переспросил Гостемил. — Хорошо. Какое, однако, вычурное название, не находишь? Я так и думал. Киев — город очень молодой еще, и поэтому очень вульгарный. Впрочем, какая разница, плебеи везде есть. Зайдем ко мне? У меня не прибрано, но дело не в этом. Ты слышал легенду о скифах?

Жил Гостемил в просторном доме, чистом, с изящной меблировкой, с одним весьма презентабельного вида слугой из местных. Хелье, обычно по-юношески стеснявшийся новых для него жилых помещений, чувствовал себя очень свободно — гостеприимство Гостемила отличалось искренностью. Фолиант о скифах оказался ужасно интересным. На каждой третьей странице помещался рисунок, и Гостемил объяснял, что вот это — наверняка римская подделка, а вот это похоже на правду. Затем он попросил Хелье дать ему краткий урок владения свердом. У Гостемила оказалась очень крепкая рука и мгновенная реакция, и он тут же научился у Хелье нескольким приемам.

— У меня был учитель, — сообщил он, — но, как ты сам понимаешь, учитель — одно, а Старая Роща — совсем другое. Благодарю тебя. Продолжим, если приведется, в Киеве.

Ближе к вечеру Хелье вернулся в крог. Знакомые Явана, пираты (Хелье был уверен, что они пираты) отдохнули, поели, погуляли, и были готовы к отплытию. Пиратское судно выглядело внушительно, как и сама команда. Годрик смотрел на команду с опаской, Эржбета и Дир делали вид, что ничего особенного не находят ни в судне, ни в экипаже, Яван рассуждал с капитаном на каком-то непонятном наречии. Годриковы гусли заинтересовали пиратов, а недовольство Годрика и нежелание его передать гусли кому-то в руки посмотреть — рассмешили. Отчалили в сумерки.

Пиратская посудина средиземноморского типа являлась прямым потомком знаменитого трирема, грозного военно-морского монстра античности, и имела вместительный трюм, куда гости не допускались. Хелье мучился любопытством и в конце концов спросил Явана, что же там, в трюме, все-таки, везут. Яван замялся.

— Рабов? — предположил Хелье.

— Да.

Стало еще интереснее.

Небо было ясное и днем, и ночью, волны небольшие, ветер вполне попутный. Ночью гости спали в удобной нише ближе к корме, все вместе на всякий случай, и следующей ночью тоже. Улучив момент, Хелье поднялся и, оставив спутников, прошел по палубе вперед, ища капитана. Капитан бодрствовал у мачты. Был он из ломбардцев, и Хелье заговорил с ним на наречии, которому научился по верхам во время паломничества в Рим. Капитан отвечал скупо, сопел недружелюбно, посматривал подозрительно на перстень у Хелье на пальце, но в конце концов смягчился. Вспомнили и Ломбардию, и враждебную ей Венецию, и Рим. Хелье делал восхищенные глаза и махал восторженно рукой, когда не мог вспомнить нужное слово или выражение. Проболтали они почти до утра.

Следующей ночью Хелье снова подсел к капитану, и тот встретил собеседника радушнее, чем давеча. Капитан рассказал о том, как гадка и вероломна Византия, какие кругом подлые и продажные люди, а Хелье сочувственно кивал и возмущался вместе с капитаном. Затем Хелье поведал капитану, как умел, одну из норвежских саг, в которой заменил происхождение антагонистов (они были в оригинале бритты) на греческое. Сага повествовала о том, как норвежцы с помощью недюжинной силы, верности, и коварства, поставленного на службу силе и верности, всех антагонистов победили и пожгли, и привела капитана в восхищение. Капитан спустился в трюм и вернулся с бутылью. Выпили. Капитан продолжил рассказ про подлых греков. Луна уже заходила, когда капитан неожиданно предложил Хелье воспользоваться услугами миньотта белиссима. Ну, не в полном смысле миньотта, хотя конечно, тутте ле донне из северных деревень соно, в некотором смысле, вполне именно таковы, но совершенно точно белиссима, не хочешь ли, а то можно? А хоть бы и норвежку.

И пошел ко входу в трюм, маня Хелье за собой. Хелье идея заинтересовала, и он последовал за капитаном.

Запалили ховрег. Капитан отодвинул надсмотрщика, дремавшего возле двери, вступил в трюм, и снял со стены длинный хлыст. Хелье придержал сверд и наклонил голову — проход был узкий и низкий. Он сразу понял, что из затеи ничего не выйдет — в трюме стояла невыносимая вонь. Хелье закрыл лицо от переносицы вниз краем сленгкаппы.

У правого борта помещались мужчины-рабы. Все они были прикованы к кольцам, вделанным в борт, железными цепями. Выглядели они не здорово, находились в разных степенях одетости, и одежда висела на них грязными рваными тряпками. Все черноволосые и короткобородые — очевидно, капитан совершил недавно налет на печенежское поселение. Бороды еще не успели отрасти. Слева помещались женщины, разные — молодые и постарше, плотные, рыхлые, тонкие, светлые, темные, рыжие. Очень грязные. И прикованы они были странным образом — каждая третья. А к ней приковывались, за ноги, две других. Тут и там в трюме стояли отхожие бочонки. Некоторые женщины проснулись и сели. Многие были совершенно голые. Капитан прошел вдоль левого борта, высматривая что-то, светя себе ховрегом и помахивая хлыстом. Кто-то из мужчин напротив попытался что-то выкрикнуть и капитан, не глядя, махнул рукой. Длинный хлыст задел сразу нескольких мужчин, последовало два вскрика, и все стихло. Еще несколько женщин проснулись. Капитан остановился возле одной, почти полностью одетой в явно скандинавского покроя костюм. Она тихо произнесла ровную фразу ровным голосом, и Хелье понял, что капитан ошибается — женщина происходила из богатой новгородской семьи. Ну, может, не из самого Хольмгарда, но явно какая-то новгородчина. Черты лица правильные, глаза синие, большие и ясные, тонкие руки, ноги чуть коротковаты. Капитан глянул на нее с похабным одобрением, щелкнул языком, и посмотрел на Хелье, приглашая разделить восхищение. Хелье соображал плохо из-за густого запаха и сказал об этом капитану. Капитан понял неправильно и объяснил, как мог, что мыть живой товар каждый день не представляется целесообразным, долго, нужно каждого по одному выводить на палубу, а лучше всего их помыть да причесать перед самой продажей, чтобы они имели товарный вид. Он взял женщину за волосы и поднял ее на ноги. Лицо ее застыло маской — от боли, но она не вскрикнула. Хелье вдруг захотелось убить капитана. А капитан расхваливал товар. Тогда Хелье подошел к нему совсем близко и поведал доверительным тоном, что в Константинополе ждет его строгая ревнивая жена, которая всегда знает, были ли у него с кем-нибудь сношения, и всегда устраивает ему сцены и грозит, а возразить ей нельзя по той причине, что родители ее дженте рикка, деньгами обложились со всех сторон. Капитан понял, заулыбался, хлопнул Хелье по плечу, сочувственно покачал головой, и отпустил женщину.