радует. <…> Ты пишешь, что ваша домработница Прасковья, как же это такую почтенную женщину звать по имени без отчества! А Емельяна Ивановича [Якушкина] ты видела, расскажи про него. Старый стал? И где Настя, его жена, не приедет к вам? Боюсь, что мальчики забудут английский язык. Вот будет хорошо, когда англичанка будет ходить к вам. Пришли план квартиры с мебелью, где что стоит.

<…> Целую тебя, дорогая Анюточка, и Петю и дорогих мальчиков. Теперь понимаю, как приятно их иногда видеть и поцеловать маленького шалуна Андрюшу и пофилософствовать с Сережей…»

«9 февраля 1936 г., Париж

…Вижу, что квартира ваша готова и все в ней хорошо. <…> Как вы хорошо прогулялись на лыжах, так захотелось русской природы. <…> Я очень рада за вас, что ты, и дети, и Петя – все вместе…»

«16 марта 1936 г., Париж

…Сегодня получила твое письмо, посланное 12 марта, ты пишешь, что давно от меня не получала, нет, я писала тебе в последних числах февраля. Очень беспокоюсь о детях, зная, что все вы были больны. <…> Напиши, где дети и с кем гуляют, напиши их меню и расписание дня вашего. Кто у вас бывает, когда возвращается Петя из лаборатории и действует ли авто?

…Иногда говори с детьми обо мне, чтобы они меня не забывали, я очень грущу о них, и мне так хочется их обнять и поцеловать…»

«25 мая 1936 г., Париж

…Дачка ваша мне очень нравится, лето было бы теплое…»

«10 июня 1936 г., Париж

…Как я была рада сейчас, получив твое письмо. Мы его с таким интересом читали. Завидовали соснам, реке, левита-новским видам…»

«7 ноября 1936 г., Париж

…Получила посланные тобой две книги. Читаю их вслух Марии Ивановне, над стульями она иногда очень смеется, и исторический роман ее интересует, но я искушена в чтении и исторических романов не люблю. А И[льф] и П[етров] должны бы писать покороче, но все же читаем и смеемся. Я тебе послала три книги: один роман Мопассана на старый адрес, а другой и La vie des Termites[122] – на новый. У меня для тебя куплены еще три книги…»

«11 декабря 1936 г., Париж

…Ты опять пишешь про Ревель. Конечно, я хочу видеть тебя и детей, очень хочу, но надо, чтобы мне дали визу в Ревель. Там видно будет…»

«20 января 1937 г, Париж

…Очень интересно описание елки, но ты не пишешь, в каком она была помещении и сколько всего было народу – местных детей 30, а школьников? и взрослых? чьими трудами все устроено? твоими? а кто помогал? Ты мне все хочешь прислать книги, но я уже тебе писала, не присылай, романов читать совсем не могу, а если узнаю, что у вас вышло что-нибудь интересное, я тебе напишу. Ведь мы часто покупаем „Правду" и следим за всем. И об Островском все читали. Что касается Чайковского[123], то буду рада этой книге…»

«14 марта 1937 г., Париж

…Спасибо тебе за книгу (письма Чайковского) и за длинное письмо. Все очень интересно, особенно об Институте и, конечно, о детях. <…> Насчет Сережиных драк с детьми, помочь можно только внушением, он умный мальчик, и ты должна часто разговаривать с ним сердечно и объяснять ему все. Он поймет и будет сдерживаться. Вообще, будь с ним помягче и поласковее. <…> Ты пишешь про лето, но ничего не пишешь про наше свидание, я сама знаю, что это очень трудно. <…> Очень рада, что ты хочешь приняться за свою прежнюю работу, это тебя удовлетворит, и прежние труды не пропадут даром. Очень беспокоюсь за Ольгу Иеронимовну…»

«1 апреля 1937 г., Париж

…..Письмо твое с печальным известием получила. Очень жаль Ольгу Иеронимовну, ведь она была еще полна сил. Очень жаль дорогого Петю, и брата его, и Ленюшку…»

«12 апреля 1937 г., Париж

…Я думаю, что мысль повидаться со мной на берегу моря оставлена тобой как трудная. И очень дорого стоит путешествие. Видно, придется еще немного подождать…»

«26 июля 1937 г., Париж

…С интересом читала о летчиках, перелетевших через Северный полюс. Их только что чествовали в Париже [124]. Вообще, читаем и здесь газеты и всем интересуемся».

«3 ноября 1937 г., Париж

…Получила твое письмо о смерти Резерфорда. Я уже прочла об этом в газетах и все время думала о вас, особенно о Пете, зная, как он любил его и какое это для Пети горе. Какая безвременная смерть, он был еще так крепок, и бодр, и деятелен. Ужасно жалко. Нельзя представить себе Кембридж без Резерфорда. Какая потеря для науки. <…>

Как хорошо, что вы ездите на дачу всякий выходной день. Очень рада, что Емельян Иванович у вас, а Настасья Михайловна приедет скоро? Поклонись им от меня. <…> Мы послали тебе два письма о выставке, думаю, что первое письмо пропало, п.ч. ты просишь написать о ней. Мы опять были на выставке [125], но народу было так много, что трудно было осматривать. Очень красива выставка при ночном освещении, теперь темнеет рано, и тогда все зажигается, и все павильоны очень эффектно освещаются…»

«6 февраля 1938 г., Париж

…Сережино письмо очень интересно. Я очень много узнала о его школьной жизни. Он очень развился. Маленький мой Андрюша уже пишет, а как с его глазами, не трудно ему учиться? <…> За Парламентом следим, покупаем „Правду“. Вам, конечно, интересно все воочию видеть. Я теперь очень обеспокоена судьбой героев на дрейфующей станции Папанина. Все время за ними слежу, это что-то легендарное по героизму. Вообще все эти экспедиции в Ледовитом океане и перелеты через Северный полюс поразительны по выносливости, стойкости и героизму. Только бы их вовремя сняли…»

«17 марта 1938 г., Париж

… Ты меня спрашиваешь о Сереже, не трудно ли мне будет его пребывание у меня, если ты пошлешь его для лечения горла на море. Мне, конечно, это не трудно, буду очень рада, так что вопрос не во мне. Ты писала это раньше, чем произошли важные события в Европе, то есть захват Гитлером Австрии, а это чревато большими последствиями. Аппетиты у Гитлера велики, и если он покусился на Чехословакию, то и Франция будет на это реагировать. В такое смутное время опасно семьям разъединяться. Считаю это главным препятствием для приезда Сережи. Думаю, что теперь и ты думаешь иначе и вряд ли захочешь его присылать…»

«2 ноября 1938 г., Париж

…Еще