теперь он перестал их носить? Петя и ты мало изменились, все же десять лет прожито, а вот папа очень похудел, но лицо очень хорошее. Вот только Сережу ты не сняла, маленькое фото не в счет, оно не дает представления. Ты обещаешь прислать, хорошо, если удастся прислать по случаю, почта еще все не налаживается. <…>

О нашей работе в деревне Мария Ивановна тебе напишет, как она умеет, подробно. Ведь мы там провели почти 5 лет. Теперь вернулись в Париж, работа там кончилась, и мое денежное положение, надеюсь, наладится. Я получила от тебя девять тысяч франков. Спасибо тебе, Пете, папе, может быть, и он участвовал. Должна сказать, что деньги эти очень меня устроили. В Париже жизнь страшно дорога (также дорога и в деревне), а потому эта ваша помощь очень меня поддержала. Но мне было жалко, что вы лишаете себя, посылая такие деньги, а потому я написала тебе через Бетти, чтоб вы пока не посылали мне деньги. Я надеялась, что мои денежные дела устроятся, оказалось, что это не так, придется еще долго ждать, чтоб во Франции все наладилось. И вот, отказавшись от вашей помощи, я снова к ней прибегаю, и буду вам очень благодарна за нее. <…> Живя и работая в деревне, мы жили на счет хозяина усадьбы, это место нас вывело из очень трудного положения. Теперь, возвратившись в Париж, надо устроить свою жизнь. Квартира у нас та же, и мы обеспечены топливом, п.ч. в этом году выдали уголь, а старикам и дрова, у нас есть печурка для дров, электричество, газ, и вода есть. Продовольственные карточки дают возможность не голодать, так что жить можно, а дороговизна ужасная. Черный рынок процветает, но мы им не пользуемся. <…>

Пишу это письмо заранее, боюсь, чтобы профессор не уехал раньше, чем решил, хочу, чтобы письмо было готово…»

Продолжение:

«2 ноября 1945 г.

Сегодня получила твою телеграмму, дорогая моя, о кончине папы. Это известие горестно меня поразило. В эти долгие годы мои мысли всегда были о нем. Твое письмо порадовало меня, что он жив и здоров, и вот болезнь и смерть! Очень благодарю тебя за быстрое извещение, это мне очень дорого. Ты хорошо написала о папе, да, он прожил долгую жизнь, наполненную его любимым научным трудом, обогащая всех. Он так охотно передавал свои знания всем, кто хотел этого. А для меня он остался и лучшим человеком. Мне жаль тебя, что ты лишилась такого отца-друга, и жаль мальчиков, что они потеряли такого деда. Сейчас я вся с вами и всех вас горячо обнимаю и люблю, дорогие мои».

Продолжение:

«12 ноября 1945 г.

…Вот опять пишу тебе, моя дорогая, получено твое большое письмо от 21 августа. <…> В этом письме ты задаешь нам сложный вопрос: хотим ли мы вернуться в Россию. Если ответить одним словом на этот вопрос, то мы отвечаем: да, хотим. Никакие принципиальные вопросы не мешают нам так ответить. Не только последние пять лет войны мы были духовно связаны с советской Россией, но все последние десять лет нас тянуло к ней, хотя она и стала советской Россией. Она для нас была и осталась родиной, и другой родины у нас нет и не будет.

Мы не легко ассимилируемся с чужой страной, лучше сказать – совсем плохо. Прекрасная Франция осталась прекрасной, но чужой страной и не согревает нас.

Итак, ответив на главный вопрос утвердительно, перед нами встают другие, хотя и второстепенные вопросы, но довольно серьезные. Из них возьмем самые простые: когда будет возможен наш переезд, а с этим связано и то, что надо подготовиться к переезду, ликвидировать хозяйство, устроить денежные дела и т. д. А потому решить вопрос о переезде лучше всего с тобой, как ты и пишешь. Торопиться тебе приехать к нам не надо, теперь нет сообщения, не надо рисковать. Значит, мы подождем. <…>

Скажу тебе, что хотелось бы мне провести последние годы около вас. Знаю, что жизнь предстоит суровая. Страна разорена продолжительной и жестокой войной, но я не очень требовательна и пока еще довольно крепка, слава Богу. Из твоего письма я поняла, как много вы пережили за время войны и как дорога вам родина. Я рада за вас. В твоем письме мне многое стало ясно, и я получила из него ответы на мои некоторые нерешенные вопросы о вас, которые я задавала себе. Ведь мы не переписывались пять лет, вот и явились разные вопросы о вашей жизни. Очень хочется увидать внуков, ведь они уже молодые люди и как бы новые Сережа и Андрюша, а не те, которые играли и шалили в Кембридже.

Здесь была франко-русская выставка народов СССР. Я была на ней и видела прекрасные портреты папы и Пети – героев социалистического труда. Видно, что папин портрет снят не так давно, Петин портрет очень хорош, он как живой…»

Продолжение:

«3 декабря 1945 г.

…Письмо еще не отправлено, и я опять пишу. Если ты получишь красную вязаную кофточку, то к ней будет связанный кушачок, это для того, чтобы распустить его и употребить на штопку, когда будет надо. <…> Продовольственный вопрос улучшился, так что мы сыты, и я порядочно прибавила в весе и уже не такая худая, как была. Прочла книгу К. Симонова: „Дни и ночи Сталинграда**[130]. Она очень мне понравилась простотой и правдивостью и какой-то особенной скромностью. Все защитники Сталинграда – герои, все одушевлены одной мыслью – защищать родину, но в книге это изображено так просто, что иначе и быть как будто не может. Мы с большим волнением следили и переживали этот период войны. Думаю о вас, с каким напряжением вы все это переживали…»

В это письмо вложено и другое – от М. И. Сабининой, в котором та подробно описывает, как они провели военные годы: «…Начало войны нас застало в Ментоне, но мы с мамми решили при первой возможности вернуться к себе, так и вышло – вернулись в декабре на Crespin. Прожили всю зиму. Война все разгоралась, и немцы приближались. Все и всех стали эвакуировать. Мы твердо решили не уезжать, а умирать в своей квартире. Начался буквальный исход, все уезжали на чем могли, уходили пешком из Парижа и запрудили собою все дороги. Много осталось погребенных в дороге, умерших от своих болезней и немецких бомб. Я сшила два удобных мешка, положила туда все, что необходимо, и так держали долгое время на случай, если насильно