Нельзя сказать, что офицеры опешили от подобного обращения. Но да. Удивились. А уж как был удивлен подпоручик, вглядываясь в сидящего напротив него австрийского лейтенанта до прищура глаз. Вглядывался и не узнавал. А вот Шестаков узнал. Не сразу. Все же фотография — это одно, а живой человек, да еще успевший хлебнуть в жизни лиха, совсем другое. А хлебнуть подпоручику довелось, только седина на висках и чубе чего стоит, да и морщины, избороздившие лицо. Его фотографию Ирина держит на видном месте, и дети точно знают, кто их отец.

— Мы знакомы? — наконец поинтересовался Знаменский.

— Заочно. Господа офицеры, я прошу прощения за свою где-то бестактную настойчивость. Но боюсь, иначе вы бы не захотели принять меня за столом, и препирательства отняли бы много времени. Если позволите, не издевки ради, а в знак уважения к русским офицерам. Корчмарь, пять кружек пива.

— Итак? Мы с вами знакомы заочно?

— Господа, у меня есть к вам одна большая просьба, — вместо ответа заговорил Шестаков. — Не могли бы вы ничему не удивляться, а еще дружно приложиться к своим кружкам, будто вас обуяла жажда.

— Что за тайны Бургундского двора?

— Просто сделайте, как я прошу.

Офицеры переглянулись, пожали плечами и с молчаливого согласия полковника приникли к своим кружкам. Вообще-то, если честно, то они были серьезно заинтригованы. Странный лейтенант. Очень странный.

— Ирина и дети живы-здоровы и сейчас живут в Киеве, — тихо произнес Шестаков.

Едва он это произнес, как все четверо офицеров дружно поперхнулись. А что им еще делать, если вот этот австрияк вдруг заговорил на языке родных осин, причем совершенно чисто. Знаменский в отличие от товарищей только замер на мгновение, а потом, единым махом опрокинув в себя содержимое кружки, медленно ее опустил на стол и прикрыл рот, словно утираясь после выпивки, на деле прикрывая задрожавший подбородок. Глаза же, в мгновение наполнившись слезами, не моргая, уставились на подпоручика.

— Раскудрить твою через плетень, — выдохнул подполковник Секачев.

— Стране нужны герои, а бабы рожают дураков, — подвел итог полковник. — Лейтенант, или кто вы там, вы редкостный идиот.

— Я знаю.

— Господа, на выход. Сначала мы, с оскорбленным видом, лейтенант, вы следом. Через квартал повернете налево и идите до конца. Выйдете на берег Дуная и там ждите нас.

Ну а что ему еще было делать. Только в точности выполнить указания полковника. Ну разве еще и покраснеть до кончиков волос от охватившего его чувства стыда. Зато как натурально получилось. Оскорбленные русские офицеры, пунцовый, хоть прикуривай, австрийский лейтенант, ухмылки русских и сербских солдат и взгляд корчмаря на грани осуждения.

— Итак, сударь, потрудитесь объясниться. И представьтесь, наконец, — когда они оказались на берегу Дуная, укрытые от посторонних взглядов ивами, потребовал полковник.

— Командир партизанского отряда Юго-Западного фронта, подпоручик Шестаков. Пять суток назад на нас насела ягдкоманда Южной германской армии, я был вынужден уводить погоню за собой, чтобы дать возможность боевой группе уйти. Насели так, что пришлось раствориться среди автрияков в Будапеште. Узнал о том, что здесь много лагерей с нашими военнопленными, сам не знаю почему, направился сюда. Признаться, даже не ожидал подобной встречи. Виктор Юрьевич, а ведь Ирина вас похоронила.

— Кхм. Меня ранило. Оклемался в плену. С первой же возможностью отправил письмо через Красный крест. Ждал ответа, а вместо этого получил обратно свое же письмо с отметкой «адресат выбыл». Бежал. Поймали и определили сюда. Ни писем, ни увольнительных. Сегодня впервые вышел в город за все время плена. У германцев не разгуляешься, здесь держали в карцере. Но как там Ирина? Дети?

— Я же говорю, с ними все в порядке.

— Но откуда?.. А я знаю откуда, — вдруг со злостью произнес Знаменский. — Шестаков. Ваня. Ванечка.

— Это было до вашего с Ириной знакомства. А потом… Она получила официальное извещение о вашей гибели. Она вас любила и любит. Это не предательство. Женщина, обремененная детьми, готова пойти на многое, чтобы позаботиться о них. Хотя, в моем случае, конечно же, наложилось на старые дрожжи. И все же вы не вправе ее винить.

— И что теперь?

— Ну, сначала вам нужно вернуться. А там… Она ваша жена, вы ее муж, у вас семья. Вот только не смейте ее в чем-либо обвинять, Ирина по-настоящему достойная женщина. Что же до меня, то я больше никогда не появлюсь на горизонте вашей семьи. И давайте закончим на этом. Прямо водевиль какой-то.

— Л-ладно. Это личное. И оно обождет. Господа, я прошу прощения.

— Итак, подпоручик Шестаков. Поздравляю, слава о ваших дерзких рейдах долетела и до нас, — вновь заговорил полковник. — Но все же, чем вы можете доказать, что это именно вы?

— А я не собираюсь вам ничего доказывать, господин полковник. Хотя, конечно же, можно устроить проверочку с вопросами и ответами. Но мне это не нужно. Единственная причина, по которой я подошел к вам, — это Виктор Юрьевич.

— То есть вы действительно оказались здесь совершенно случайно?

— Точнее и не скажешь. Но… Если у вас будет на то желание, могу поспособствовать вашему возвращению на родину. Организую одежду, транспорт и переход хоть румынской границы, хоть линии фронта. На выбор.

— Вот так легко? — усомнился подполковник Секачев.

— Господа, как бы это ни звучало бахвальством, но ходить через линию фронта — это моя работа.

— И рядиться в форму противника тоже? — с долей иронии поинтересовался второй подполковник.

— Замятин, — одернул его полковник.

— Все нормально, господин полковник. Я уже привык к подобному отношению со стороны офицерского состава. Даже где-то устал отвечать на эти выпады. Но все же возьму на себя труд. Господин подполковник, я понятия не имею, чего успели достичь на этой войне вы, но прекрасно сознаю, чего добился я. Без ложной скромности должен заметить, что именно благодаря мне Брусилову стало известно о планах Макензена. В результате этого удалось предотвратить прорыв и крах Юго-Западного фронта, а скорее всего и куда большую катастрофу. Благодаря добытым мною сведениям была предотвращена и вторая попытка прорвать наш фронт. Моими партизанами, количество коих не превышает сотни человек, в общей сложности уничтожено более полка живой силы, австрияков и германцев, несколько артиллерийских батарей и парков. Мною лично убито более сотни солдат и офицеров. И если для того чтобы получить этот результат, мне приходится прибегать к разного рода маскарадам, то я не считаю это зазорным.

— Весьма впечатляющий список побед! — фыркнул подполковник Замятин.

— Мне плевать на то, верите вы или нет. Вы спросили, я ответил. Итак господа, какой предпочитаете маршрут? Румынская граница или линия фронта? Есть третий вариант, вы остаетесь в плену. В гаком случае прошу меня простить, мы тут слегка воюем, хотя и не в белых перчатках.