— Вадя, да ты антиглобалист!

— Я никакой не анти. Я сам несу эту глобализацию на своих плечах. Я как герой Фенимора Купера, как Натаниэль Бумпо. Он нес цивилизацию на Дикий Запад, ненавидел ее всеми фибрами — и нес. Вот и я поневоле глобализую эти прекрасные заливные поля всякий раз, когда иду по меже. Глобализую все вокруг одним своим присутствием. Хотел стать дезертиром, а стал пехотинцем Всемирной Энтропии. Разве это не трагично?

Уцуномия — Омия

— Погоди, Вадя. Может, ты сгустил?

— Чего я сгустил?

— Ты уверен, что когда волк возляжет рядом с агнцем и народы обнимутся, то обратно их будет уже не разлепить?

— Абсолютно уверен. Так гласит второе начало термодинамики. В замкнутых системах дело всегда идет к выравниванию. На наш век еще хватит — а потом кранты. Так что, Веня, лови момент. Делай, как я.

— Я бы рад, Вадя… Но мне не верится, что здесь все так хорошо. Что-нибудь обязательно должно быть плохо.

— А как же. Здесь многое плохо. Падение биржевых индексов, экономика мыльных баблов, кризис, тупик, дефляция, безработица, пауперизм…

— …Вот-вот…

— …Тоталитарные секты, ультраправые марши, проституирование, кумовство, коррупция, стагнация, манипуляция, болванизация…

— …Даже так?..

— …Телемуть, радиочушь, медиабред, библиодурь… Однорукие бандиты, двуногие кретины, манга, энка, пачинко, поломко…

— …Вот видишь, Вадя…

— Да, вижу. Отлично вижу. Боковым зрением. Сквозь пальцы. А прямым зрением я смотрю в другую сторону и вижу вещи, которые мне приятнее видеть. Кто осудит меня за это? Я гость! В гостях не принято замечать хозяйские минусы. И ты, Веня, ты тоже не замечай. Лучше выйди в заливное поле и задери голову вверх. Боги тебя услышат.

— Так просто?..

— Ну посуди сам. Тутошнюю стагнацию разгребать все равно не нам с тобой. И с дефляцией они сами будут воевать. Про коррупцию я уж и вовсе молчу, нас до нее и близко не допустят. Спрашивается: что зря сотрясать воздух? Какое нам дело до динамики индекса Никкей Двести Двадцать Пять?!

— Вадя, ты так горячишься, что впечатление обратное. Может, тебе и вправду есть дело до этой динамики?..

— Дело в принципе! Номинально я в полном праве ничего не знать ни о каких индексах. Я в полном праве оставаться белой вороной по всем параметрам. Если говорить начистоту, то огорчает меня здесь лишь одно.

— Что же?

— Здесь крайне трудно повстречать черную цаплю.

— Хм… А кого не трудно?

— О, Веня, кого здесь только не встретишь! Сюда слетаются зеленые фламинго и травоядные беркуты, куцехвостые павлины и крылатые киви, буревестники с морской болезнью и совы с куриной слепотой, желтые синие птицы и адские райские птицы. Здесь их всех по чуть-чуть, но это такой паноптикум! И лишь одни черные цапли летят не сюда, а отсюда. Летят к попугаям, летят к дятлам, летят к голубям… И даже — в это трудно поверить — к нам, к воронам! Здесь остаются только белые цапли и серые, а черным приходится туго. Я бы не хотел родиться черной цаплей. Да и белой цаплей, если подумать, я тоже не хотел бы родиться. Я лучше останусь гайдзин. Я буду гайдзин в чужом отечестве.

— …НЕТ УЖ, ПОЗВОЛЬТЕ!..

Омия — Уэно

Мы оба обернулись. В вагонном проходе стоял не кто иной, как гражданин Кузьма Минин, бородатый, босоногий и бронзовый. Он опустился на лавку и строго нахмурился.

— Вот вы, молодой человек, говорите «гайдзин».

— Ну, допустим…

— А нужно, милостивый государь, не эскапировать, понимаешь, а время собирать камни!

— В каком смысле?

— Да в таком! Вам ведь все одно пня под зад дадут — стало быть, прибудете обратно. Гайдзин, не гайдзин, родина призовет. Тут-то вы и пригодитесь. Вы ведь по этому экономическому чуду каждый день ногами ходите. Так вы ж подмечайте! А то что же получается — как сингапур, так азиатский дракон, а как змей-горыныч, так рожей не вышел. Надо смотреть на них и учиться.

— Чему учиться?

— Всему! Коллективизму, понимаешь, ответственности, смекалке! Разному там менеджменту. Все подмечать и внедрять у себя. Тогда будет сдвиг, понимаешь. А разбежаться по углам это мы все умеем, колбасу чужую жрать.

— Отчего же колбасу…

— А что, нет? Зачем это еще «гайдзин»? Придумали тоже. Надо в гуще, понимаешь, всем миром чтобы. Тогда будет сдвиг.

— Но я ведь… Я по-другому, но я тоже способствую… Я тоже болею душой…

— Душой это мы все горазды. А как рукава засучить, так врассыпную.

— Да нет же… Я как бы… У меня свой пятачок, на котором я полезен…

— Знаем мы ваш пятачок!

— Это вот раньше, до технического прогресса, конечно… А теперь время и пространство сжимаются, теперь компьютерные сети…

— Слыхали мы про ваши сети!

— Теперь уже неважно, где ты физически… Вот, скажем, Николай Гоголь…

— Вы, государь мой, шибко высокого о себе мнения!

— …И МЫ ТОЖЕ!!!…

Уэно — Ёсино

— Мы тоже внутренние гайдзины!

В проходе стояли Рабочий и Колхозница.

— Мы тоже гайдзины в своем отечестве! Мы тоже любим все восточное и японское!

Они побросали инструменты на пол, уселись на лавку, и Рабочий заговорил:

— Моя жизнь протекала в темноте и невежестве, пока ее не перевернули Овцев и Цветочников. Вы читали Овцева и Цветочникова? Они открыли мне глаза. Я вдруг осознал, сколько чрезвычайного таится во всем японском. Я продолжил самообразование, я прочел «Склон Фудзиямы», «Загадку самурайской души», «Менеджеров в кимоно», «Вкус харакири», «Голую гейшу и ее четыре шогуна», «От ваби до васаби» — целую библиотеку.

— Ничего себе, — сказала Колхозница.

— Вот взять иероглифы, — продолжал Рабочий. — Их насчитывается уже десять миллионов, и каждый день рождаются новые. Мы с вами сейчас едем в поезде, а в эту секунду рождается иероглиф. Спрашивается: зачем? Куда такое количество? Ответ: чтобы хватило на всех гейш. У гейш, как известно, имен нет, есть только иероглифы, и повторяться они не должны, иначе это грех перед Буддой. А у каждого японца, помимо жены, обязательно еще и гейша, или целых две. Вот и считайте сами, какую прорву надо обеспечить. Существуют особые фирмы по разработке иероглифов, их услуги стоят баснословных денег, но японцы платят и еще сверху приплачивают, потому что у нас любят говно лаптями хлебать, а у них культура!

— Это надо позаимствовать! — сказал Минин. — Это надо внедрить!

— Или вот, скажем, рыба фугу. Вы знаете, как нужно медитировать на рыбу фугу? Рыба фугу очищается от водорослей, накачивается насосом — есть такие специальные бамбуковые насосы — и помещается между инем и янем. Тогда у нее начинают по-особому вибрировать жабры, а ваш спинной мозг это дело улавливает и переправляет в гипофиз. С непривычки можно и помереть, но если не помер, то открывается астральная чакра, и постигается природа мистических тел. Это сыграло большую роль в обеспечении экономического чуда. Все японские служащие в обязательном порядке медитируют на рыбу фугу большую часть рабочего дня. Рыба фугу объявлена национальным сокровищем и воспевается в официальном гимне компании Шарп.