Как бы ни был сосредоточен и осторожен Омельченко, он не мог не оставить хоть каких-то следов на пути к расщелине, которая привела его в таинственную зону. К сожалению, сипуха, как назвал Незнакомец здешнюю непогоду, разыгрывалась не на шутку. Ветер тянул по распадку, как по трубе. И без того узкое пространство, зажатое скалами, освещалось лишь ошметками утреннего света, но разыгрывающаяся непогода успешно расправилась и с этим ошметками. На дне распадка было полутемно. Рассмотреть детали даже на расстоянии двух-трех метров было весьма проблематично. А усиливающийся, бьющий в лицо снег мог за считаные минуты замести и бесследно похоронить даже заметные следы, не говоря уже о тех, которые мог оставить опытный Омельченко. Приходилось надеяться только на интуицию и все то же везение, о котором, впрочем, я стал быстро забывать.

После двух часов беспрерывного изматывающего движения я отыскал под каменным уступом нечто вроде неглубокой ниши и решил с полчаса передохнуть перед следующим броском. Пока на пройденном пути я так и не отыскал ничего похожего на заваленную камнями расщелину, какой описал ее Омельченко в своем сбивчивом рассказе. Останавливаться, рассчитывая на короткий отдых, все-таки не стоило. Бессонная ночь и нелегкая дорога дали о себе знать. Прикрыв глаза, я тут же провалился в тяжелое беспамятство сна, которое при усиливающемся ветре и снегопаде могло печально для меня окончиться, если бы не раздавшийся совсем неподалеку выстрел. Стрелять здесь мог только Омельченко. Хотя нет, сейчас стрелять мог кто угодно. Недаром «подполковник» предупреждал меня о здешних неожиданностях. Сегодня я не раз уже убедился в его правоте. С трудом справившись с сонливостью и болью в ногах, я двинулся дальше, решив на этот раз идти не по дну распадка, а по неровному и очень опасному для передвижения карнизу, узкой полоской тянувшемуся над зарослями стланика и то и дело почти исчезавшему. В этих случаях приходилось уже не идти, а почти ползти, распластавшись по каменной стене обрыва и то и дело рискуя сверзнуться вниз на кусты стланика или на каменистую осыпь. Но зато с карниза обозревалось гораздо большее пространство. Медлительность такого передвижения заставила меня отказаться от него в самом начале, хотя в своих письменных распоряжениях Арсений советовал передвигаться только таким способом. Теперь я решил последовать его совету. И, как выяснилось, не зря. С трудом забравшись на карниз и двинувшись вперед, я скоро разглядел сверху две стоявшие в нескольких метрах друг от друга человеческие фигуры. Сквозь пелену снега они были плохо различимы, но я разглядел в их руках карабины, а одна из фигур по своим габаритам могла принадлежать только Омельченко. Кто стрелял и что там происходило, можно было понять лишь подобравшись к ним как можно ближе. Следующий выстрел или выстрелы могли прозвучать в любую секунду – оба держали свои карабины наизготовку. И тогда я решился. Прыгнув вниз, то ли побежал, то ли заскользил, то ли закувыркался по довольно крутой каменной осыпи, которая заканчивалась неподалеку от разом вскинувшихся от грохота камней и моего крика противников. Кое-как удержавшись на ногах, срывая на бегу ружье, я подбежал к Омельченко и наставил свое забитое снегом и грязью оружие на его противника.

– Ты хоть с предохранителя сними свою пушку, Алексей, – насмешливо сказал человек, в котором я не сразу узнал Незнакомца.

– Кто стрелял? – спросил я Омельченко.

– Он, – прохрипел Омельченко. – Говорит, вверх. В целях остановиться, поговорить. Хорошо, что узнал, а то поговорил бы он сейчас у меня.

– Знакомый?

– Не сказать, что корешили, но взаимное уважение имелось в наличии. Майора нашего помнишь? Его зам. Бывший. Капитан. Год назад ни с того ни с сего – в отставку. Все головы сломали – с какого перепугу такие распасы? На хорошем счету, нынешний майор ему свое место подготавливал. А он заявление подписал и с концами. Куда? Зачем? – полный мрак неизвестности. Теперь вот здесь гуляет, вверх постреливает. И что я должен думать по такому случаю?

– А ты, Петро, сейчас не думай. Я тебе сам все обрисую. Молодому человеку тоже не мешает послушать. Во избежание нежелательных выводов. Согласны?

– Тогда давай костерок сгоношим, – согласился после непродолжительного раздумья Омельченко. – Заколел по этим камням ноги ломать. Заодно Алексей поделится, зачем он за мной следом рванул? Категорически было нежелательно. Что касаемо меня – вусмерть не хотел в эту пакость залезать. Так не сама захотела, мамка велела. Силком затащили. Выкручивайся, Петр Семенович, а мы проследим, что и как. В каком направлении будешь свою правду отыскивать? Заранее здесь поджидал?

– Приблизительно верно оцениваешь обстановку, Петр Семенович, – обламывая сухие ветки стланика, согласился Незнакомец. – Засек, когда ты с его жилища выбирался, – кивнул он на меня. – Здоров ты по местным условиям передвигаться. Думал уже, что не догоню. Пришлось стрельнуть для привлечения внимания.

Я подтащил к месту будущего костра большую сушину, Омельченко топором нарубил сучьев, и через несколько минут костер весело заполыхал, защищенный от ветра огромным обломком скалы, пробороздившим в своем падении сверху глубокую борозду, в которой мы довольно уютно расположились.

– Расскажу, как есть, – начал Незнакомец. – А после решайте – примите в свою компанию или будем поодиночке правду отыскивать.

– Мне кажется, вы совсем не в одиночестве по этим местам путешествуете, – не выдержал я. – Напарник имеется, – пояснил я удивленно поднявшему брови Омельченко. – Очень интересная личность. До сих пор не могу разобраться, с кем он и зачем. Когда пришел на работу наниматься, я думал, простой бомжара, у которого одна забота – выпить, поспать и как-нибудь перезимовать. Оказалось, планы у него совсем другого масштаба.

– Ты о Кошкине? – удивился Омельченко. – Ну, я бы его в напарники, Борис Борисыч, разве только с глубокого бодуна. Видать, ты за этот год свое хваленое ментовское чутье начисто растерял.

– Не спеши с выводами, Петро. Если бы не этот «бомжара», мы бы сейчас о самом главном понятия не имели. Так и думали бы, что охота идет за тем золотишком, которое Башка в этом направлении зачем-то пер. Спрашивается, зачем? Это же стопроцентное для него самоубийство. Если помнишь, рассматривалась даже версия шизофрении на почве неожиданного богатства. Версий вообще хватало. И дурацких, и не очень. Ты же знаешь, как мы тогда пахали. Из кожи лезли. Стимул был, дай боже. В результате – утерлись. Расписались в собственной глупости. Я это не столько тебе, сколько молодому человеку. Лично ты больше всех в курсе.

– Я-то с чего? – пробурчал Омельченко. – Я лесник, а не мент. Я, если помнишь, Арсения спасал.

– Ладно, пускай так оно и будет. Я