Стоп. Надо взять себя в руки.

В этой речке сложно утонуть. А в Вяльме еще никто и никогда не похищал детей. Значит, ребенок заигрался и его надо искать. Может, она ушла в лес и заблудилась? Это было бы не так страшно: мы находимся на довольно узкой полосе между шоссе, опоясывающем Онегу, и береговой чертой.

Никуда она не денется, надо только взять себя в руки и начать искать осознанно.

Преодолевая горький ком в горле, посылаю Ленку за мост, в лесок, а сам бегу вниз по реке. Может, ее парусник застрял на середине, а она обещала мне не залезать в воду глубже, чем по коленки.

Спотыкаясь о камни и корни, бегу вниз и кричу, кричу, кричу! Должна же она услышать!

Я вглядываюсь вдаль и больше всего боюсь увидеть распластанное на середине речки светло-желтое пятно. Утонуть здесь нельзя. Ногу сломать – можно. И замерзнуть в холодной воде.

Только не это! Господи, сохрани!

Желтого пятна посредине речки я не нашел. Нашел белое пятнышко. Парусник наткнулся на валун и в напряжении замер, не в силах соскочить с мели.

Я бросился в воду, в три прыжка достиг цели, схватил игрушку.

Покричал, оглядел окрестности. Никого не было. Не ощущая холода воды, пересек вброд речку, поискал на том берегу. С тем же успехом.

Это было на полпути к тому месту, где я полдня проработал. Господи, сколько же времени уже прошло!

Не чуя ног, я побежал обратно. С Ленкой снова встретились у моста. У нее были бешеные глаза – Надюхи в лесу не оказалось. Она молча показала мне в сторону Онеги: над невидимым озером повисла могучая черная сплошная облачность. Там, скорее всего, уже буянит шторм, уже и здесь порывы ветра чувствовались. А девчонку не нашли!

– Может, она дома? – вдруг пришла в голову простая и такая сладкая мысль. Оказалось, я высказал ее вслух. Устала девочка, прошла, не замеченная Ленкой, и улеглась в одной из комнат огромной избы.

Мы стремглав понеслись к дому.

Надюхи дома не было. Были Бакенщик и Галина, каким-то чудом пересекшие Онегу в такое ненастье – пассажирские катера наверняка не ходили.

Галина только ойкнула и замолчала. Бакенщик, лихорадочно сверкая глазами, слушал мой виноватый рассказ.

– К мосту, – отрывисто приказал он. Никаких упреков не прозвучало, но я готов был к любым упрекам, даже к ударам, лишь бы нашлась девочка!

У моста мы нашли то, что хотели бы найти меньше всего. Красные Надюхины туфельки одиноко стояли у самой воды. Как я их не заметил в первый раз? Хотя если бы заметил, прибежав один, мое сердце, наверное, просто бы разорвалось.

Галина тяжело охнула и неловко опустилась на каменистый берег. Ленка бросилась к ней. А Бакенщик, присев у туфелек, внимательно что-то рассматривал.

– Она не утонула, – наконец сказал он.

Я замер.

– Ее увели. Следы ведут к мосту.

– Кто увел? – ошеломленно спросил я.

Какой смысл красть детей в этих малолюдных местах? Здесь каждый человек, каждая машина на виду.

Внезапно мелькнула дикая мысль.

– Может, профессор вернулся и куда-то ее повез?

– Какой профессор? – повернулся ко мне Бакенщик. Его глаза потеряли лихорадочный блеск, но смотрели остро и внимательно. И опасно.

– Какой профессор? – повторил он.

Я быстро рассказал о Береславском.

Он на полминуты задумался, точно как Надюха, и сказал:

– Это не он. Это другие.

– Кто же? – Я не мог поверить, что Бакенщик может предположить в известных ему людях похитителя ребенка.

– Я узнаю, – коротко ответил он. Потом помог поднять жену и повел ее к дому.

В доме он занялся странными делами. Быстро перерыл бумаги, выписал на бумажку несколько телефонов. Потом достал из старых тряпок аккуратно завернутый явно старинный, с бронзовой рукояткой, нож. Даже не нож – не инструмент для бытовых нужд, а однозначно орудие убийства, и хорошо, если не ритуального.

За окном совсем потемнело, хотя до вечера еще было время. Порывы ветра усилились, вывешенное Ленкой сушиться белье уже улетело с веревок, но никто не бросился его спасать.

– Вы останетесь здесь, – наконец сказал Бакенщик.

– А ты? – тихо спросила Галина. Ее было не узнать: она разом постарела лет на двадцать.

– Я в Пудож.

– В милицию? – осторожно спросил я.

– Нет, – кратко ответил Бакенщик. – Есть друзья. Они приедут. Там – место сбора.

– Мы ее найдем? – вырвалось у меня.

– Не знаю, – как гвоздь, забил в мое сердце Бакенщик.

Ленка беззвучно плакала, держа за руку тоже безмолвную Галину.

– Дай мне мобильный телефон твоего… профессора, – сказал Бакенщик, так и не вспомнив фамилию. – Машина может понадобиться.

Я немедленно передал ему визитку Береславского.

Через десять минут мы вышли на улицу провожать Бакенщика. Он, очевидно, был намерен пройти три километра до «большой» Вяльмы и либо поймать там почти невероятную попутку, либо договориться с кем-то из местных. Оттуда же по стационарному телефону можно было позвонить таинственным друзьям Бакенщика. Если, конечно, телефон работает. Других вариантов все равно не было – в старой Вяльме жители появлялись лишь к выходным.

Вот теперь и дождь полил, пока небольшой. Но, по рассказам местных, через некоторое время он перейдет в ливень, и мощные удары ветра будут бросать на несчастных путников буквально ведра холодной воды.

– Я с вами поеду, – сказал я. Мне просто необходимы были физические муки. Может, они хоть чуть облегчат мою душу.

– Нет, – коротко бросил Бакенщик.

Похоже, он не винил меня с Ленкой. Если б еще от этого нам было легче!

Сверху, где-то прямо над нами, ударил чудовищной силы гром. А потом – яркая, как осветительная ракета, ломаная стрела молнии. Обычно все бывает наоборот. Но в этих местах мало что происходит обычного.

Бакенщик повернулся к нам и сказал:

– Все. Идите в дом. Когда вернусь, не знаю.

И тут Ленка вскрикнула:

– Машина!

Действительно, на вяльминский мост с той стороны, лицом к нам, аккуратно взбиралась какая-то машина. Судя по всему, не маленькая: фары светили высоко. Наверное, какой-то дачник приехал пораньше. Может, водитель согласится подвезти Бакенщика хотя бы до «большой» Вяльмы?

Мы все заспешили к дороге, чтобы потом не гоняться за автомобилем по длинной деревенской улице.

Машина медленно переехала мост и… свернула к дому Бакенщика!

– Береславский вернулся! – осенило меня.