Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жюли Седова
Директор балетной труппы оперы Сан-Карло.
У меня подкосились ноги, и я опустилась в ближайшее кресло, снова пробегая глазами по строкам.
Вот он, мой шанс стать профессиональной танцовщицей, прямо у меня в руках. Несомненно, это судьба.
Но как сообщить об этом Скотту?
Его давно установившийся распорядок дня не сильно изменился с тех пор, как мы прибыли в Канны, только теперь он пил водку до, во время и после того, как запирался в одной из крошечных комнатушек для прислуги и писал часов до одиннадцати вечера. Потом уходил из дома и порой не возвращался до следующего дня или пропадал на целых два. Мы почти не видели друг друга, даже если находились в одной комнате.
Когда пришли Скотти с гувернанткой, я все еще сидела в холле.
— Мама! — воскликнула моя девочка, обнимая меня. Он сморщила носик и потерлась им об мой нос. — От тебя пахнет солью и яблоками.
— Теперь я из-за тебя проголодалась.
Она уселась мне на колени.
— Я сказала мамзель, что хочу заниматься парусным спортом, а она говорит, надо спросить папу. Он дома?
— Не знаю, я только вошла. Занятия по парусному спорту?
— И свою собственную petit bateau[8].
— Mats oui[9].
— Ты его попросишь?
— У тебя будет больше шансов, если попросишь его сама.
Я подождала, пока дочка нашла Скотта, растопила его сердце своими чарами и очаровательной просьбой, прежде чем самой отправиться поговорить с мужем. Дело не только в том, что после разговора со Скотти он неизбежно будет в приподнятом настроении, — мне нужно было время, чтобы сформулировать свою собственную, более необычную просьбу, попробовать представить все в таком свете, будто мое присоединение к труппе пойдет ему только на пользу, принесет блага, о которых он и не догадывался.
Скажу ему, что смогу быть и женой, и танцовщицей одновременно. Мы будем лидерами, Део, мы будем современными, мы будем задавать направления и изменим мир.
Скотт сидел на диване в маленьком зимнем саду, устроив ноги на подушке и сложив на бедрах стопку рукописных страниц. Через распахнутые двери виднелся мощенный булыжником дворик, где алые бугенвиллеи, белая жимолость и багровый клематис боролись за славу и место под солнцем.
В руке у него был стакан с прозрачной жидкостью, на губах играла нежная улыбка.
— Я разрешил ей заниматься, — сообщил Скотт, увидев меня, — но с корабликом подождем, пока она не докажет свое рвение.
— Щедрое и справедливое решение. — Я приподняла его ноги и села, устроив их себе на колени. Уже много месяцев между нами не было такой близости. — Теперь мне нужно кое о чем тебя спросить. Помнишь, как ты говорил, что я всегда поверхностно отношусь к своим интересам? Теперь это не так. Мне предложили танцевать в неапольской труппе, и я хочу принять предложение.
Я протянула Скотту письмо. Он принялся читать, все плотнее сжимая губы, потом вздохнул и вернул мне письмо.
— Не сомневаюсь, тебе это льстит, но ты не можешь просто так сбежать в Италию и стать танцовщицей.
— Я думала, мы поедем вместе. Смотри, она пишет, что там дешево жить. Это всего год. Даже не целый год, а восемь месяцев — столько, кажется, длится сезон.
Он покачал головой:
— Наша жизнь здесь, во Франции. И я ненавижу итальяшек. Помнишь, когда мы первый раз были в Риме, они попытались арестовать меня за то, что я украл велосипед?
— Но ты действительно взял его без разрешения. Да и кого это волнует? Дело было восемь лет назад, в Риме, а сейчас речь о Неаполе.
— Мне нужно закончить книгу. У меня нет времени искать новую квартиру, новую прислугу, новую гувернантку, если Дельпланг откажется ехать с нами, пока ты играешься в балерину и получаешь за это не больше пары тысяч лир в месяц.
— Играюсь в балерину? Это профессиональная должность — мне предлагают соло. У меня получается, Скотт, и я хочу добиться чего-то в жизни, пока у меня еще есть это, — я жестом показала на свое тело, — и я могу с ним работать. Кроме того, если мы поступим так, снова будем задавать тенденции. Мы будем…
Скотт поднялся.
— О, так ты хочешь «чего-то добиться в жизни»? Мы со Скотти, семья Фицджеральдов, для тебя ничего не значим? Понятно. Просто еще один поверхностный интерес на пути к твоей серьезной, профессиональной карьере балерины.
— Да что с тобой не так? — воскликнула я, теряя терпение. — Я следовала за тобой по всему континенту, летала туда-сюда через океан, пересекла еще один континент — и все для того, чтобы ты мог якшаться с кинозвездами и собутыльниками, топить горести в вине и вздыхать над суровыми обстоятельствами, притворяясь все это время, будто пишешь новую книгу. А теперь, когда я прошу только об одном, что действительно важно для меня, что удовлетворит мои амбиции, а тебе поможет снова выйти на первый план, — таков твой ответ? Тебя просто бесит, что я могу добиться успеха, пока ты… пока ты гниешь изнутри!
Скотт ткнул себя пальцем в грудь.
— Я отвечаю за семью, Зельда. Если бы я не трудился в поте лица, если бы не мое… мое упорство, ты была бы никем, просто очередной стареющей дебютанткой, которая прозябает где-то в Алабаме и жиреет от печенья и консервов. Это моя жизнь наполнила смыслом твою! А в ответ я получаю эгоистичную неблагодарность!
Мы пытались прожечь друг друга взглядами, кипя от ненависти, которую можно испытывать, только когда человек, которого ты страстно любишь, намеренно ранит тебя в самое уязвимое место.
— Значит, такова твоя позиция.
Он кивнул.
— Хорошо. Оставайся, но я поеду в Неаполь. Уверена, мне удастся найти место, где мы сможем разместиться со Скотти и Дель…
— Скотти никуда не поедет. Ты не можешь бросить меня и забрать с собой мою дочь.
— Бросить тебя? Мы будем порознь всего несколько месяцев, чтобы я смогла стать личностью, которую любая мыслящая женщина ожидает увидеть на месте «Первой феминистки» Ф. Скотта Фицджеральда.
— Тогда они заблуждаются так же, как и ты. Все эти рассказы про феминисток нужны были только для того, чтобы обеспечить продажи. Когда ты уже поймешь: я хочу, чтобы ты нормально расставляла приоритеты!
Что означало: ты должна желать только одного — боготворить меня.
— Когда ты станешь человеком, который заслуживает того, чтобы быть моим приоритетом?
Я тихо навела справки и выяснила, что закон, который отстал от времени даже сильнее Скотта, отдаст ему предпочтение во всех спорных ситуациях, касающихся опеки над Скотти. Если женщина уходила из семьи, дети оставались у отца — если только он сам не желал иного, чего со Скоттом никогда бы не случилось.