Не обращая внимания на промокшие ноги, она перебежала через дорогу и укрылась под козырьком туристического бюро. Загубила две спички, но наконец зажгла сигарету без фильтра. Первая затяжка напомнила ей потерю невинности – такая же болезненная, жуткая и прекрасная. Она прекрасно сознавала, что сигареты убили ее сестру. Из газет знала она и о том, что, чем дольше куришь, тем выше риск умереть от рака. Шерли не бросала курить на тридцать лет, в этом и заключалась ее ошибка. Мэрион не собиралась курить всю оставшуюся жизнь, ей лишь хотелось вернуть себе фигуру той девушки, которая подарила Брэдли Гранту свою невинность.

Она так волновалась, что, хоть голова и кружилась от сигарет, ее не тошнило. Захотелось выкурить еще одну. Она прошла всего два квартала, шарахаясь от каждой проезжавшей машины, поскрипывающей и дрожащей из-за снежной кутерьмы, присела на скамейку у ратуши и вновь закурила. Неужели ей всегда так нравилось курить? Она с удовольствием отметила, что голод утих. Вспомнила тефтели Дорис Хефле (сколько же Мэрион их съела год назад, она заставляла себя считать, но потом потеряла счет), и ее едва не стошнило. Талый снег пропитывал пальто под задницей. Ветви тсуг у ратуши согнулись от снега. Вторую сигарету она докурила быстрее первой, в груди разливалось забытое ликование. Чтобы дать ему выход, она громко произнесла слово, которого не говорила с того самого утра в Лос-Анджелесе, когда ее задержала полиция.

– На хуй! – сказала она.

До чего хорошо.

– На хуй Дорис Хефле! На хуй ее тефтели!

Мимо нее, наклонив голову от снега, шагал мужчина в шляпе, с портфелем в руке – очевидно, возвращался из Чикаго, с работы, – остановился, посмотрел на Мэрион. Она подняла руку с сигаретой и помахала ему.

– Все в порядке? – спросил мужчина.

– Спасибо, как нельзя лучше.

Мужчина пошел дальше. Его походка, решительный наклон его тела напомнил ей Брэдли. Мэрион поднесла сигарету к губам, заметила, что та почти догорела и вот-вот обожжет ей пальцы. Она отшвырнула окурок в снег.

Брэдли сейчас должно быть шестьдесят пять. Не так уж это и много, тем более в климате Южной Калифорнии: наверняка он неплохо сохранился. Думает ли он о ней? Или, подобно ей, похоронил воспоминания, постарался стать другим человеком? Ужасно, если он про нее забыл. Но еще хуже, если помнит ее лишь как девушку, совершившую непростительный поступок, если месяцы их блаженства перечеркнул один-единственный день, когда она явилась к нему домой и все рассказала его жене. Зачем она вообще так поступила? Зачем обидела ни в чем не повинное третье лицо? Не сделай она этого, все было бы замечательно.

Спички отсырели – чиркнув одной, Мэрион обожгла палец. Она гадала, какая сторона ее личности осталась с Брэдли, перевесила бы хорошая скверную или нет, и для этого попыталась вспомнить его страсть к ней. Воспоминания не стояли на месте, одно сливалось с другим, но Мэрион казалось, что Брэдли не раз выказывал к ней страсть. Даже когда она спятила и он уже боялся ее, все равно с трудом удерживался, чтобы не обнять. Потом он, разумеется, возненавидел ее за то, что она пришла к его жене. И что с того? Она тоже ненавидела его за то, что он от нее отказался. Ненависть быстро испарилась. Осталась лишь память о том, как восхитительно правильно она чувствовала себя рядом с ним. Что если со временем он тоже это почувствовал?

Она представила, как бросит Расса прежде, чем он успеет бросить ее. Вот это будет сюрприз так сюрприз. Похудеет на тридцать фунтов, уйдет от Расса – эта мысль доставила Мэрион такое удовольствие, что ее так и подмывало помечтать еще немного, сидя на скамье, не вспомни она, что в библиотеке есть телефонные справочники…

Она швырнула четвертый окурок в ноздреватый снег на парковке за библиотекой. Обстоятельства подчинялись ее намерению. Теперь у нее появилась веская причина желать, чтобы Брэдли оказался жив и по-прежнему обитал в Лос-Анджелесе, у нее был адрес и телефонный номер. Взбудораженная никотином, она думала, что делать дальше со своим волнением. Тефтели противной жены Дуайта Хефле значились в самом конце списка. Вдруг Бекки ждет меня дома, встревожилась Мэрион, вдруг чувство долга победило желание встретиться с Таннером Эвансом? Но вряд ли, да и Бекки, если уж на то пошло, запросто может пойти на прием с Рассом, тот только обрадуется. Он гордится красотой дочери и каждое воскресенье охотнее показывается на людях с ней, а не с женой.

– Иди ты на хуй, Расс.

Мэрион вспомнила, как ей хотелось кого-нибудь убить, и подумала: не податься ли впрямь в феминистки? Но пышка-психиатр ее достала. Никакой “прорыв” не прорвал бы ей душу так, как она чувствовала себя сейчас. Ее так и подмывало вернуться домой, выгрести из ящика с чулками остававшуюся наличность и на все деньги купить Перри дорогущий подарок, лишь бы отвести от себя искушение приползти обратно к Софии, – но магазины уже закрывались.

Мэрион сообразила, как быть дальше. Она должна рассказать обо всем Перри. Признание, которое она сделала Софии, было лишь репетицией, тренировкой. Кто-то из близких обязан знать, что она натворила, и уж точно не Расс. Перри больше всех похож на нее, ему тоже грозит нервное расстройство: его-то и надо предупредить. Куда бы ни привело ее собственное расстройство, в объятия ли Брэдли или к разводу и на сцену городского театра, Перри ей придется взять с собой. Ответственность за него не даст ей взлететь в опасную высь. Такую сделку она заключит с Богом.

Согреваемая лишним весом, Мэрион обогнула библиотеку, пролезла сквозь брешь в изгороди и пересекла переднюю лужайку, по которой на ее памяти никогда никто не ходил. Заснеженный Нью-Проспект красив, но не как Аризона, потому что уже ощущалось, что завтра снег превратится в серую слякоть, изъеденные солью сугробы почернеют от выхлопа автомобилей, поддающих газу, буксующих на дороге. В Аризоне чистая белизна сохранялась неделями.

Мэрион с трудом шла против ветра в гору по Мейпл-авеню и думала о том, что никотин травит сердце. На углу Хайленд остановилась, перевела дух и взглянула на часы. Почти семь. Расс, наверное, еще не приехал, по такому-то снегу. Она всегда может ему сказать: “На хуй этот прием, никуда не пойду”. Но приятнее наказать его иначе: пусть гадает, почему она не вернулась домой. Она не сомневалась, что за завтраком он наврал ей, не сомневалась, что он сейчас со своей подружкой-вдовой. Причем проверить это очень просто, сообразила Мэрион. Китти Рейнолдс, с которой он сегодня якобы поехал в город, живет как раз на Мейпл, в домике возле школы.

Той, кто не боится последствий, решение далось легко; Мэрион пересекла Хайленд и пошла дальше по Мейпл, против ветра. Ноги замерзли совсем, пальцы – почти. Она толком не помнила, в каком доме живет Китти, но, увидев его, сразу узнала. На первом этаже светились все окна, на подъездной дорожке стоял спортивный автомобиль с мичиганскими номерами, на двери не висел венок, на кустах не было гирлянд. Мэрион подошла к крыльцу, заметила, что снег чистили от силы час назад, и позвонила. На миг ей померещилось, будто она поступает так же, как тогда, с женой Брэдли, воспроизводит ту ситуацию; у Мэрион екнуло сердце. Но потом она с новой ясностью сообразила, что теперешняя ситуация – полная противоположность той.