– Мы должны продолжать говорить, Харпер.

– Да, я знаю. Я все это время хотела тебя кое о чем спросить…

– Да?

– Правда ли то, что сказал Ной перед тем, как Ашер ударил его? Ты… с Ашером?..

Я сглатываю.

– Можем ли мы поговорить о чем-нибудь другом?

– Значит, это правда.

Это не вопрос, а констатация факта.

– Да.

– Ладно.

Моя левая рука дрожит, поэтому я беру телефон в другую. При этом мой луч света справа от нас отражается парой глаз – двумя желтыми точками в темноте. Успокойся, говорю я себе. Это маленькие глаза, значит, они также принадлежат маленькому животному. Хотя, может быть, животное просто далеко. Ни в коем случае я не скажу об этом Харпер, потому что это все равно ничего не принесет, и она просто излишне будет паниковать.

– Ты влюблена в него?

Голос Харпер стал совсем мягким, и этот вопрос взволновал меня гораздо больше, чем светящиеся в темноте глаза.

– Я… так не думаю, – говорю я. О боже, мне так невероятно трудно говорить об этом. – Все по-другому, – признаюсь я ей. – Дело в том, что я… Боже, наверное, я всегда любила его. Это безумие?

Я вижу, что она кивает:

– Абсолютное.

Мы снова молчим, но нам нужно поговорить. Из-за животных, из-за темноты и из-за всего остального тоже. Потому что в какой-то момент я задыхаюсь в этой повисшей тишине. Но я не вываливаю наружу то, что лежит у меня на душе. Я ужасно боюсь. Сейчас, в эту ночь, здесь, посреди этих зарослей и со светящимися глазами, что смотрят мне в спину, я до смерти боюсь, что не смогу вовремя помочь Ашеру.

– По-моему, мы теперь почти у машины, – говорю я вместо этого. – Видишь группу деревьев там, впереди? За ними должно быть озеро с пиявками, о котором я тебе рассказывала.

– Слава богу.

Наши шаги автоматически ускоряются.

– Нам нельзя бежать, Харпер. Не беги, а то еще какой-нибудь зверь начнет нас… преследовать.

Вообще-то я имею в виду не «преследовать», а «охотиться на нас», но не говорю этого.

– Ладно, ладно. Мы просто пойдем в комфортном темпе. Может, нам все-таки стоит спеть что-нибудь?

– Только не «Битлз», это мы должны оставить на крайний случай.

– Я тоже так думаю, – голос Харпер дрожит. Затем она срывающимся голосом начинает напевать детскую песенку, которую Ной сегодня спел для маленькой Мэгги. Мне кажется, что это все было несколько недель назад. Нерешительно я подпеваю. Но с каждым шагом мой голос становится тверже, с каждым метром я пою громче – пою, чтобы прогнать страх. Страх перед темнотой, а также отчаянный страх за Ашера. Когда мы осознаем, что находимся прямо у машины, мы вопреки всякому здравому смыслу начинаем бежать.

Рюкзак грохочет у меня на спине. Панически я снова и снова нажимаю на брелок, надеясь, что совсем рядом запищит дверной замок и включится полное освещение «Теслы». Когда это наконец происходит, я вздыхаю. С бешеной скоростью мы бросаемся к машине, створчатые двери которой уже начали подниматься вверх – в своей панике я, видимо, понажимала все возможные кнопки. Харпер бросается вперед, а я прыгаю на заднее сиденье. Наши двери закрываются почти синхронно, и я просто испытываю облегчение от того, что теперь между нами и глазами, светящимися желтым светом, есть преграда в виде двери машины.

– Боже мой! – стонет Харпер. – Мы сделали это! Теперь я могу сказать тебе. Рядом с нами все время были желтые глаза, и я не решалась рассказать тебе. Я боялась, что ты скажешь мне, что это медвежьи глаза.

Я поднимаюсь вперед и натыкаюсь на стеклянную крышу, прежде чем приземлиться на водительское сиденье.

– О боже, Харпер. Я тоже видела их и не хотела тебе говорить.

Мы обе истерически смеемся и падаем друг другу в объятия. Странно, что две мили через темноту могут одновременно так выбить нас из колеи и в то же время сблизить, но это так. Я прижимаю Харпер к себе.

– Спасибо, что пошла со мной.

– Я не хотела бы пропустить это ни за что на свете.

Я подумываю, не нажать ли какую-нибудь кнопку, но машина уже тронулась без моего участия.

– Черт возьми, я даже не дотягиваюсь до педалей. У Сэма очень длинные ноги. Где, черт возьми, можно подвинуть сиденье вперед?

– Откуда мне знать? Нет ли рычага под сиденьем, как в любой другой долбаной машине?

Я беспокойно ворочаюсь, заглядывая под сиденье.

– Там ничего нет.

Машина настолько набита техникой, что мне наконец приходит в голову идея попробовать испытать удачу с помощью планшета в центре. Я жую внутреннюю сторону щеки, пока наконец не нахожу нужную функцию.

– Было ясно, что для этого нужно только что-то нажать. Эта машина действительно создана для каких-то лентяев.

С помощью планшета я двигаю сиденье вперед до тех пор, пока мне не становится удобно дотянуться до педали газа.

– Ашер выглядел совершенно измученным. Надеюсь, мы сможем перехватить ребят по пути.

– Я тоже на это надеюсь.

– Дорогой боженька, пожалуйста, пусть он скорее поправится.

Слова покидают мои уста, и я сама поражаюсь тому, насколько серьезно и отчаянно звучит мой голос. Я ищу центральную консоль, которая играет роль рычага переключения передач. О, черт возьми, как вообще кто-то может водить эту дурацкую машину?

– Айви?

– Да?

– Я, кстати, не думаю, что это безумие.

– Что же?

– Что ты всегда любила Ашера.

– Угу.

Я обнаружила рычаг переключения на руле и после небольшой пробы ставлю его на задний ход. Очертив широкую дугу, я возвращаю рычаг на место. Мое сердце пульсирует, как дикое, а пальцы дрожат, когда я хватаюсь за рычаг, чтобы вернуть его в положение привода.

– Ты меня слушала вобще?

– Да.

– Так что то, как вы себя ведете, – это единственное, что имеет смысл. И я считаю, что это прекрасно.

Она касается моей руки и ненадолго сжимает ее. Когда Харпер отпускает меня, я жму на газ, и машина делает рывок вперед. На дороге подскакивают мелкие камни и вздымается пыль.

– Боже мой, – задыхаюсь я. – Эта машина едет как ракета.

Я разворачиваю «Теслу», и перед фарами пляшут пылинки.

– Там.

Я указываю вперед, где свет вспыхивает сначала желтыми глазами, а потом серо-коричневым мехом.

– Это был койот. По-моему, он преследовал нас все время от лагеря до машины.

– Ты же сказала, что здесь нет койотов.

– Я солгала. Прости.