– Готова рисовать? – спросил меня Чарльз.

Меня озадачил его вопрос. Что он имел в виду? Может, я должна была нарисовать картину и повесить возле его кровати, как, очевидно, делал кто-то до меня? Наверное, недоумение было написано у меня на лице. К счастью, Чарльз пришел мне на помощь.

– В шкафу краски и кисточка, – сказал он. – Налей воды в стакан, чтобы было куда макать кисточку.

Все еще не понимая его намерения, я открыла шкаф – он был всего один – и вытащила большой набор видавших виды акварельных красок и кисточку. Когда я увидела кисточку, все встало на свои места. На ручке был прикреплен похожий на свисток адаптер с несколькими резинками. Я вдруг поняла, что Чарльз рисовал свои картины, держа кисточку во рту. Я налила воды в стакан и подготовила краски, гадая, как ему это удается. Оказалось, все очень просто и изящно.

Чарльз объяснил, как расставить краски на подносе, и попросил разместить бумагу примерно в футе от его лица. Мне приходилось набирать краску кистью, класть кисть ему в рот и промывать ее при смене цветов. Все остальное делал он, и я пораженно за этим наблюдала. Пока Чарльз рисовал, говорить он не мог, поэтому я болтала о его технике и других глупостях, которые не требовали ответа. Всякий раз, желая сменить цвет, он зажимал кисточку в зубах и говорил:

– Новый цвет, пожалуйста.

Той осенью и зимой мы встречались каждую среду, и Чарльз рисовал по картине в неделю. Меня восхищала его страсть к рисованию. Я поражалась, что он не унывает из-за социальной изоляции и физического заточения в унылой больничной палате. Он нашел занятие, которое дарило ему счастье, и рисовал. Он ждал каждой следующей картины, и этого было достаточно. Вместо того чтобы смотреть в окно на мир, частью которого он больше никогда не станет, Чарльз попросил прикрепить туда свои картины, напоминавшие ему о любимом деле.

В тот год я заново научилась ценить свою жизнь. Все мелочи стали вдруг важнее: способность держать своего парня за руку и чувствовать его прикосновения, способность выходить на улицу и вдыхать морозный зимний воздух, даже способность ходить на работу. Чарльз сделал мне удивительный подарок: показал радость благодарности – теперь я была благодарна даже за то, что раньше казалось несущественным.

С тех пор прошло много лет, и нас с Чарльзом разделяют многие мили. Но всякий раз, когда жизнь разочаровывает меня, я думаю о нем и говорю себе: «Новый цвет, пожалуйста». У меня есть семья. Здоровье. Свобода. Мне есть за что благодарить судьбу.

Бывало, я сидела в своем маленьком уютном доме и мечтала о большой гостиной, плиточном полу на кухне, современной индукционной плите, новом диване, кресле и оттоманке. Но когда у меня появился ребенок и мы стали устраивать дома веселые посиделки с друзьями и близкими, я поняла, что главное в доме не обстановка, а любовь.

За годы на диване в мое отсутствие не раз успела поспать наша лохматая собака, наш последний котенок ободрал все уголки любимого кресла, а с ковров, полов и пуховых одеял неоднократно приходилось убирать кошачьи лужи и оттирать пятна. После того как мы вырастили нашу дочь Аспен и некоторое время содержали домашний детский сад, мой дом приобрел весьма обжитый вид. Признаю, какое-то время я протестовала, в очередной раз сталкиваясь с беспорядком, и спрашивала вселенную, почему у меня не получается жить в чистом доме. Мне хотелось простоты и элегантности! Тогда я еще не знала, что мне нужно выучить урок, ждущий меня за поворотом.

Когда наступил экономический кризис, мы обрадовались, что наш маленький дом давно выкуплен. Мы радовались, что у нас есть работа и мы можем откладывать деньги на обучение Аспен, хотя цены кусались. Затем Аспен решила вернуться в Орегон и жить со своей девушкой, которая училась в Портленде. Неожиданно наши сбережения показались нам настоящим богатством.

Накупив себе одежды и обуви, я начала читать, медитировать, гулять и писать. Дочь больше с нами не жила, и наш дом вдруг стал огромным. Меня окружали материнские воспоминания. Мне нужно было заново себя открыть. Меня обременяли мои желания и нужды. Да, давай наймем парня, чтобы выложил нам плиткой пол на кухне. Давай отремонтируем ванную. Давай разобьем небольшой палисад и освежим лужайку. Мне приходили все новые и новые идеи, но удовлетворения они не приносили.

Мы съездили в Портленд посмотреть, где живет Аспен. Припарковавшись напротив пятиэтажного здания из красного кирпича, мы подошли к старомодному домофону, но он оказался сломан, поэтому мы достали телефон, чтобы сообщить дочери о своем прибытии. Она спустилась и провела нас в свою студию на втором этаже.

Мы вошли в гостиную/спальню, где стояла кровать, тумба с неработающим телевизором и скромной коллекцией DVD-дисков.

– Может, привезти те огромные подушки, что бабушка сшила для твоей комнаты? Положишь на пол перед телевизором.

– Точно! – просияла Аспен.

В левой части студии находилась кухонька, где вдвоем было не развернуться. Рядом стоял небольшой квадратный стол, но стульев не было. Справа расположился неестественно огромный (в сравнении с размерами студии) гардероб с двумя рядами ящиков и длинной деревянной перекладиной, чтобы вешать одежду. Чтобы попасть в ванную, нужно было пройти сквозь этот гардероб. В ванной не было ничего особенного – раковина, унитаз и ванна на ножках, – но Аспен ее особенно хвалила. До этого она жила в университетском общежитии, где ванная была одна на весь этаж, и казалось, что до нее несколько миль.

Дженни приготовила нам простенький обед: сыр, крекеры и свежие фрукты да минералка в стаканах. Мы собирались отвести их в кафе, но такая предусмотрительность нас тронула.

– У нас нет стульев, – рассмеялись они, когда мы сели на кровать и на пол, чтобы спокойно поесть.

На стенах висели их рисунки. Я узнала батик Аспен, который теперь был наброшен поверх жалюзи. Подаренная мной ваза с цветами добавляла цвета на полке у плиты.

Помню, мы с мужем тоже начинали с маленькой студии – она была даже меньше этой. Сказав тост, мы чокнулись стаканами с водой. Я глотала их любящие взгляды. Я питалась их любовью, их благодарностью за наш визит.

Квартира находилась в приятном районе, поэтому мы решили прогуляться. Когда мы вышли на улицу, справа от нас оказался оживленный бульвар Хоторн. Мы пошли в противоположном направлении мимо викторианских домов к небольшому розовому саду. Меня поразила зелень этого сада, одного из четырех, расположенных на углу пересекающихся улиц. Вокруг стояли старые двухэтажные особняки и более скромные одноэтажные постройки.