– Я тоже. Однако, если не ошибаюсь, ни одно его предложение не прошло. Если он поддерживает какое-нибудь предложение, большинство депутатов голосует против.

– Он настойчив, – резко бросил Марат, – а Школа верховой езды еще не вся Франция. Что до вас, то сердце у вас на месте, но вы безумны. Я отдаю должное Дантону. Он способен на большие свершения. Хотел бы я дожить, – Марат поправил грязный шейный платок, – до суда над королем, королевой, министрами, Байи, Лафайетом и Школой верховой езды – и увидеть страну, которой будут править Дантон и Робеспьер. А я буду за ними присматривать. – Он улыбнулся. – Должна же у человека быть мечта.

Габриэль: это продолжалось весь день, наши люди окружили здание, доктор Марат был внутри, а войска, которые прислал Лафайет, за кордоном. Жорж зашел домой, проведать нас. Он выглядел спокойным, но всякий раз, выходя на улицу, кипел гневом. Он выступил перед солдатами с речью: «Если хотите, можете стоять тут хоть до утра, но, черт подери, ничего у вас не выйдет».

В тот день было много бранных слов.

К обеду наши люди вступили в переговоры с солдатами. Там были и регулярные войска, и добровольцы, и наши говорили, они такие же, как мы, только из других округов, они не поднимут на нас оружие. А Камиль расхаживал вокруг и уверял всех, что Марата, Друга народа, не арестуют.

Затем Жорж отправился в Национальное собрание. Депутаты не позволили ему выступить с трибуны и проголосовали за то, чтобы кордельеры уважали закон. Выходишь замуж за адвоката – и однажды обнаруживаешь, что живешь на поле битвы.

– А вот и одежда, доктор Марат, – сказал Франсуа Робер. – Мсье Дантон надеется, она будет вам впору.

– Не знаю, – сказал Марат. – Я надеялся сбежать на воздушном шаре. Я давно мечтаю подняться в воздух на воздушном шаре.

– Мы не смогли достать шар. Времени было мало.

– Держу пари, вы даже не пытались, – сказал Марат.

После того как он помылся, побрился, облачился в сюртук и причесался, Франсуа Робер заметил:

– Глазам своим не верю.

– Когда я был вхож в высшее общество, я хорошо одевался, – сказал Марат.

– И что случилось?

Марат просиял:

– Я стал Другом народа.

– Но что мешает вам одеваться прилично? Вы же считаете депутата Робеспьера патриотом? А он всегда одет с иголочки.

– Возможно, это говорит о легкомыслии мсье Робеспьера, – сухо заметил Марат. – У меня нет времени на излишества. Я думаю о революции круглые сутки. И если хотите преуспеть, советую вести себя так же. Что ж, – промолвил он, – я собираюсь выйти на улицу, миновать кордоны и войска Лафайета. Я намерен улыбаться, что мне не очень свойственно, и с бодрым видом размахивать изящной тростью, которую мсье Дантон так предусмотрительно мне одолжил. Ну разве не сказка? А потом отплыву в Англию, пока не уляжется шум. Уверен, после моего отъезда вы все вздохнете спокойно.

Габриэль: когда в дверь постучали, я испугалась, но это оказалась малышка Луиза с верхнего этажа.

– Я иду на улицу, мадам Дантон.

– Ох, не стоит, Луиза.

– Я не боюсь. Все кончилось. Солдаты разошлись. Лафайет не выдержал характер. А еще, мадам Дантон, я открою вам секрет, который мне поведал мсье Демулен и велел рассказать вам. Марата здесь больше нет. Он ушел час назад, переодетый человеческим существом.

Спустя несколько минут вернулся Жорж. В тот вечер мы устроили званый ужин.

На следующий день мой муж занял скамью в мэрии. И снова вышла ссора. Кое-кто пытался его остановить, заявив, что он не имеет права быть членом Коммуны, поскольку не уважает закон и порядок. Говорили, что в своем округе он ведет себя как царек. Утверждали, что у англичан он берет деньги на революцию, а у двора – на то, чтобы ей вредить. А однажды пришел депутат Робеспьер, и они обсуждали тех, кто клевещет на Жоржа. Депутат Робеспьер сказал Жоржу, что он не одинок. Он принес письмо из Арраса, от своего брата Огюстена, и дал прочесть. В Аррасе уверены, будто депутат Робеспьер безбожник, который хочет убить короля, – что совершенно не соответствует истине, я никогда не встречала более кроткого человека. Я ему сочувствую. В «роялистских газетенках», как называет их Жорж, напечатали, что он якобы потомок Дамьена – человека, который пытался убить старого короля. Нарочно напечатали его фамилию с ошибкой, чтобы сильнее унизить. Когда его переизбрали председателем якобинского клуба, Лафайет в знак протеста вышел.

Когда родился Антуан, мать Жоржа приехала к нам погостить. Отчим Жоржа должен был сопровождать ее, но не смог, потому что слишком занят изобретением прядильного станка. По крайней мере, так говорят, но я уверена, что бедняга был рад провести какое-то время в блаженном одиночестве. Не могу вспоминать о ее визите без ужаса. Мне неприятно об этом говорить, но я в жизни не встречала женщины с таким дурным характером.

Первое, что она заявила: «Париж – грязная дыра, как вам пришло в голову здесь рожать? Неудивительно, что вы потеряли своего первенца. Советую вам отправить второго в Аррас, как только отнимете от груди».

Я подумала, прекрасная идея, и пусть его там затопчет бык, оставив ему шрамы на всю жизнь.

Оглядев стены, она заметила: «Эти обои явно обошлись в кругленькую сумму».

За столом она раскритиковала овощи и спросила, сколько я плачу кухарке. «Какое расточительство! – сказала она. – Откуда такие деньги?» Я попыталась объяснить, что Жорж очень много работает, но она фыркнула и заявила, что ей прекрасно известно, сколько зарабатывают адвокаты в его возрасте, и этого явно недостаточно, чтобы жить во дворце и содержать жену в роскоши.

Так вот что она обо мне думает.

Мы отправились за покупками, но местные цены казались ей оскорбительными. Ей пришлось признать, что мясо мы берем хорошее, но она назвала Лежандра грубияном и сказала, что не для того растила Жоржа, отдавая ему всю душу, чтобы он якшался с мясниками. Она изумила меня – сегодня Лежандр и близко не подойдет к окровавленным сверткам с говяжьими отрубами. Вы никогда не увидите его в мясницком фартуке. Он носит черный адвокатский сюртук и заседает вместе с Жоржем в мэрии.

Если утром мадам Рекорден скажет: «Нет, сегодня я не намерена выходить из дома», то вечером непременно воскликнет: «Проделать такой долгий пусть, чтобы торчать весь день в четырех стенах!»

Видя, как старательно мадам изображает даму высшего света, я решила нанести визит Луизе Робер, ведь она сама из знатной семьи. Луиза была на высоте. Ни словом не обмолвилась о республике, Лафайете или мэре Байи. Вместо этого показала мадам свою лавку, рассказала, откуда происходят специи, как выращиваются, заготавливаются и для чего предназначены, а также предложила набрать сверток всяких разностей, чтобы отвезти домой гостинцы. Но не прошло и десяти минут, а ее светлость уже метала громы и молнии, и мне пришлось извиниться перед Луизой и выбежать из лавки вслед за ней. На улице мадам заявила: «Женщине должно быть стыдно связывать судьбу с мужчиной, который стоит ниже ее! Это признак неразборчивости. И я не удивлюсь, если официально они не женаты».