– Вызывай их. Вызывай сейчас, чтобы нам не пришлось долбаться с этим делом позже.

– Ага.

Донни поднял антенну в вертикальное положение, вынул телефонную трубку из зажимов, включил питание и быстро убедился в том, что заранее выставленная частота никуда не делась.

– "Фокстрот-сэндмен-шесть", это «Сьерра-браво-четыре», прием.

– "Сьерра-браво-четыре", это «Фокстрот-сэндмен-шесть», слушаю ваши приказания.

– Э-э, «Фокстрот», мы собираемся перейти из Зоны-1 на новую цель, обозначенную как Зона-2.

– "Сьерра", что за чертовщина, повторите еще раз.

– "Фокстрот", повторяю, мы считаем, что наша птичка перелетела на другое гороховое поле, которое мы назвали Зона-2.

– "Сьерра", вы можете в конце концов назвать новые координаты? Прием.

– Прошу прощения, «Фокстрот». Новые координаты: браво-ноябрь-два-два-три-два-два-семь к ноль-один-три-пять-зулу-июль-восемь-пять. Прием.

– Вас понял, Ромео. Я все записал, – и «Фокстрот» без единой ошибки повторил цифры, которые назвал Донни.

– Все верно, «Фокстрот». По нашему запросу дайте огневую поддержку. Связь кончаю.

– Вас понял, «Сьерра», связь кончаю, – ответило радио.

Донни щелкнул выключателем.

– Отлично, – сказал Боб, возившийся в это время с компасом. – Я намерен перебраться примерно на пятьсот метров к вон той кочке. Тогда мы окажемся у него на фланге. Если, конечно, он направился по тому пути, по которому, я считаю, он должен был отправиться.

– Понял тебя.

– Не забудь оружие.

Донни схватил свою винтовку, которая была на этот раз не М-14 и даже не М-16 и не автомат. Поскольку операция была подготовлена в чрезвычайно сжатые сроки, ему досталась единственная винтовка с оптическим прицелом, которую удалось быстро раздобыть, старая винтовка «Винчестер М-70» калибра 0,30-06 с толстым стволом и столь же старым разболтанным прицелом «Юнертл», валявшаяся на оружейном складе в Дананге с середины шестидесятых.

– Двинулись, – сказал Боб.

Только ярко-синее небо наверху да колышущиеся стебли травы. Русский полз, не поднимая головы, доверяя навыку, для развития которого потребовался не один год. Он передвигался в ровном темпе, винтовка плавно покачивалась у него за спиной. Часы «Космос», надетые на запястье, показывали 7.30. Его не мучила жажда, он не злился и не был напуган. Единственное, что занимало его мысли, было то дело, которым он занимался здесь и сейчас. Забраться на пригорок в пятистах метрах справа. Обнаружить слева цели, которые, в свою очередь, будут искать свои цели прямо перед собой. Их двое; два человека, почти таких же, как и он сам, способных проводить немалую часть своей жизни, лежа на животе, умеющих далеко и неутомимо ползать, умеющих ждать, не обращая внимания на голод и жажду, холод и сырость, собственные кал и мочу. Снайперы. Убить снайперов.

Через некоторое время он добрался до маленького холмика. По дороге он считал: он совершил две тысячи рывков. То есть две тысячи движений через траву по полметра каждое. Его голова болела, руки болели, живот болел. Но он не обращал на это внимания, как будто ничего и не было. Две тысячи рывков означали одну тысячу метров. Он был на месте.

По-змеиному извиваясь, Соларатов вскарабкался на бугор – скорее кочку высотой не более метра. Он устроился очень тщательно, плоско вытянувшись на макушке бугра, огороженный пучками травы. Он проверил положение солнца, Удостоверился, что оно уже не находится прямо перед ним и не будет отражаться от линзы его прицела. Он отцепил ремень «драгунова», положил винтовку в траву справа от себя и немного спереди, чтобы ее можно было, не теряя ни секунды, схватить и приложить к плечу. Потом открыл футляр и вынул оттуда отличный двадцатипятикратный бинокль, сделанный в Западной Германии. Расслабленно вытянувшись на земле, он приложил окуляры к глазам и начал исследовать мир, бывший в двадцать пять раз больше чем тот, который остался у него позади.

День был ясным, и благодаря особенностям развития растительности в районе применения дефолиантов, а также неровностям ландшафта русский видел только океан желтой слоновой травы. В одних местах она была повыше, в других пониже и пореже, а кое-где проглядывали пятна голой земли. Он на мгновение почувствовал себя так, будто находился на плоту в Тихом океане: бесконечные волны и колебания, бесконечное мелькание теней, бесконечная тонкая игра цвета – все бесконечное, бескрайнее.

Он вел поиск систематически, не перескакивая с места на место, не прислушиваясь к догадкам, не повинуясь импульсам. Его инстинкт и мозг говорили ему: морские пехотинцы будут на склоне в пятистах метрах перед ним. Они должны были выбрать для себя возвышенное место; четко очерченные стволы их винтовок, лежащие горизонтально, будут резко выделяться на фоне вертикальной организации окружающего мира. Он нашел невысокую вытянутую возвышенность, на которой, согласно всем профессиональным правилам, они должны были расположиться, и начал медленно изучать ее. Двадцатипятикратные линзы великолепно раскрывали перед ним мир: он видел каждый прутик, каждый полузарытый в землю камень, каждое чахлое деревцо, каждый пень, уцелевший после проведенной несколько лет назад химической обработки, каждую кочку. Все, кроме морских пехотинцев.

Снайпер опустил бинокль. На мгновение в его сознании мелькнула легкая вспышка паники:

«Не там. Они не там. Тогда где же они? Почему их там нет?»

Он подумал о том, чтобы отступить и попробовать повторить охоту в другой день. Ситуация, кажется, становилась неуправляемой.

Нет, резко одернул он себя. Нет, нужно оставаться здесь и сохранять терпение. Они думают, что ты находишься там, а ты уже здесь. Они немного подождут и не смогут дольше бороться с любопытством. Ведь это американцы, дерзкие безрассудные люди, привыкшие к активности, любящие действие, сенсации и тому подобное. Они не способны надолго увлечься каким-то одним делом.

«Он начнет двигаться, – думал он. – Он высматривал меня, не нашел и решит переменить позицию».

Черное пятно.

На самом краю поля зрения мелькнуло черное пятно.

Соларатов не стал поворачиваться, чтобы рассмотреть его. Нет, он продолжал смотреть в ту же точку, борясь с искушением устремить взгляд на мелькнувшую тень, приглядеться к ней повнимательнее. Он хотел довериться не глазам, а своему очищенному от всяких мыслей сознанию, которое, повинуясь инстинкту, гораздо лучше справится с делом.

Снова чернота.

Он нашел его.

Справа, почти в трехстах метрах от него. «Конечно же. Он хочет обойти меня справа».

Очень медленно он повернул голову; очень медленно поднял бинокль.

Ничего. Движение. Ничего. Движение.

Он пошевелил фокусировочный винт.

Неестественное черное пятно было лицом. Американский снайпер зачернил его для того, чтобы пройти ночью на свою позицию. Он избавился от черной одежды, и теперь на нем был пятнистый камуфляжный костюм, но он допустил ошибку – забыл стереть краску с лица. И теперь оно выделялось чуть заметным черным пятном на коричневато-желтом фоне слоновой травы.