– Ты думаешь, он ушел? – в конце концов спросил Донни.

– Не знаю. В этом огне он мог сгореть без остатка. Шесть-семь двадцатимиллиметровых снарядов могли разнести его в мелкие клочки, а огонь – уничтожить все мясо, оставшееся на костях. Полагаю, то, что от него осталось, просто невозможно найти. Впрочем, не знаю. Я не видел никаких следов крови.

– А разве огонь не сжег всю кровь?

– Может быть. Я не знаю.

– Я почти уверен, что попал в него.

– Я тоже думаю, что ты попал. Иначе я был бы сейчас дохлой макакой. Я собираюсь представить тебя к еще одной медали.

– Я ничего не сделал.

– Если не считать того, что спас мою шкуру, – возразил Боб.

Он выглядел ошеломленным, как будто впервые понял сегодня, что тоже может погибнуть. Донни никогда еще не видел его в таком настроении.

– Дружище, я сегодня вечером оприходую бутылку бур-бона, – добавил сержант, – Хочу надраться как следует.

Донни кивнул. Он без конца пережевывал мысль о том, действительно ли ему удалось попасть в белого снайпера. Он снова воспроизводил события в памяти: перекрестье накрывает голову, легкий нажим на спусковой крючок, человек дергается всем телом, как будто в него попала пуля, шляпа отлетает в сторону, винтовка подскакивает кверху и откатывается, а потом полная неподвижность. Да, откуда ни взгляни, все вроде бы нормально. Но винтовка была найдена не в том месте, где, как подсказывала ему память, находился снайпер, когда Донни выпустил в него пулю.

И у него было ужасающее чувство, в котором он не мог никому признаться, что из-за тумана перед глазами, появившегося после сотрясения мозга (теперь-то уже все было в порядке), он прицелился неверно и убил не настоящего противника, а его призрак. Он не мог заставить себя четко сформулировать мысль, но это ощущение наполняло его самым черным ужасом.

– Не представляю, как ему удалось бы выбраться, – сказал Донни. – Выжить после такого обстрела невозможно, таких счастливчиков просто не бывает.

– У него не было никаких шансов выжить. Если он находился в середине площадки, то его размолотило в пыль, в этом можно не сомневаться. Но... Был ли он в середине площадки?

На этот вопрос Донни не мог дать никакого ответа. Он, и только он один, видел снайпера, но к тому времени, когда самолет закончил работу, пережевав весь окружающий мир, и он снова посмотрел туда, пейзаж резко изменился: все было истерзано, выпотрошено, трава полегла, в воздухе плотным облаком висела пыль. А потом явились огнеметчики, и все загорелось и задымилось. Теперь трудно точно сказать, где находился он, где находился его противник и что он на самом деле видел.

– Ладно, поживем – увидим, – сказал Боб. – Ну а пока что... Вечером мы с тобой как следует выпьем.

* * *

Суэггер был пьян. Он был настолько пьян, что весь мир для него ничего не значил, и ему это нравилось. Бурбон действовал на него так, как подействовало прикосновение руки медсестры к плечу среди ночи, когда он с криком проснулся в госпитале на Филиппинах: он угодил туда во время своей первой ходки во Вьетнам, получив пулю навылет через верхушку легкого. Медсестра тронула его за плечо и сказала:

«Ну, ну, ну...»

А теперь бурбон говорил ему: «Ну, ну, ну...»

– Обалденно хорошая штука, – сказал Боб и повторил: – Обалденно.

– Это точно, – откликнулся Донни, затягиваясь гигантской сигарой, неизвестно откуда оказавшейся у него в руке.

В бункере разведчиков было еще несколько человек:

Брофи, Николс из ЦРУ, капитан Фимстер, его всегда тихий и незаметный заместитель, двое ротных ганни – весь внутренний круг базы Додж-сити. Все они были пьяны, как скунсы. Где-то снаружи Мик Джаггер в восьмой или даже в десятый раз вопил, что он не может получить удовлетворения.

– Ну и черт с ним, зато мы сегодня получили удовлетворение, – сказал Фимстер, толковый добродушный профессионал из тех, кто ни при каких обстоятельствах не дослужится до полковничьих птичек.

– Точно, получили, – поддакнул его заместитель, которому, вероятно, предстояло дослужиться не менее чем до бригадного генерала, потому что он соглашался со всем, что говорил любой старше его по званию.

Двое других сержантов скорчили рожи в ответ на вечный подхалимаж заместителя; впрочем, это заметил один только Суэггер.

– Чертовски верно, – сказал он, намекая, что офицеры слишком засиделись, и вскоре они на самом деле ушли.

У него в голове остались другие представления: горящая степь; треск; ощущение благословенного забытья; мир, снова полный возможностей.

Теперь наступила очередь Николса воздать должное героям дня. Офицер ЦРУ застенчиво посмотрел в потолок и сказал:

– Знаете, это был великий день.

– Мы не прибили к стене ни одной головы, – ответил Боб.

– О, русский мертв, это несомненно, – заверил его Николс. – После такого никто не способен выжить. Нет, я говорю о винтовке.

«О винтовке? – удивленно подумал Донни. – Ах да, эта чертова винтовка».

– Если бы вы только знали, как долго мы искали эту винтовку! – Николс повернулся и посмотрел на Донни, который в ответ на этот взгляд пыхнул сигарой, отпил еще глоток бурбона и глупо улыбнулся. – Так вот, – продолжал Николс, – мы гоняемся за нею аж с пятьдесят восьмого года, когда Евгений Драгунов передал чертежи Ижевскому машиностроительному заводу. Кое-кто из наших аналитиков утверждал, что она резко усилит их военный потенциал. А другие говорили, что, мол, ничего подобного, это ерунда.

– По мне, так это обычное русское дерьмо, – пробурчал Боб. – Я не думаю, что эти парни хоть что-нибудь понимают в том, как делать прецизионные ружья. У них не было ни Тауни Уилана, ни Уоррена Пэйджа, ни П. О. Экли. У них есть только трактористы, наряженные в мундиры.

Донни заподозрил, что Суэггер по какой-то неясной причине морочит голову серьезному, полному амбиций разведчику.

– Ладно, – терпеливо сказал Николс, – как бы там ни было, но теперь нам не нужно больше гадать. Теперь мы сможем сказать со всей определенностью. И вы знаете, что это означает?

– Нет.

– Вся эта война ничего не стоила. С ней покончено, и она нужна была русским только для того, чтобы выжать из нас побольше соков. Они даже не стали посылать «драгуновых» во Вьетнам, вот как мало он для них значил. Винтовки «драгунов» имеют для них гораздо большее значение, чем Вьетнам.

Это не очень-то понравилось Суэггеру, и на его лицо набежала тень, но человек из ЦРУ этого не заметил и продолжал болтать:

– Нет, все интересы России сосредоточены в Европе. Это там находятся все ее дивизии. А теперь смотрите: когда «драгуновы» через несколько лет попадут на взводный уровень и поступят в другие страны Варшавского блока, что это должно означать для нашей тактики? Какой уровень меткости они смогут обеспечить, если начнут войну против нас? Не собираются ли они начать крупномасштабную снайперскую войну? Все эти соображения должны очень сильно сказаться на наших диспозициях, расчетах численности войск, их размещении, на отношениях с нашими союзниками и вообще на общем направлении стратегии НАТО в целом на несколько предстоящих лет. Черт возьми, вы нашли для нас эту штуку! Никто не мог добыть ни одной, никто не мог ее купить, их не было нигде, кроме как в сейфах под замками, и тут вылазит из кустов старый Боб Ли Суэггер и преподносит нам эту дичь прямо живьем. Черт меня возьми, это был отличный день! – Его глаза сияли неподдельным счастьем. Он даже не был пьян. – В данный момент это оружие летит курьерским рейсом прямиком в штат Мэриленд, в Абердин, а там его подвергнут всесторонним испытаниям в армейских оружейных лабораториях. Они выжмут из него столько всего, сколько вы даже и представить себе не можете. Они заставят эту винтовку петь на разные голоса!