В течение многих десятилетий в рамках системы лицензионного раджа Индия поддерживала раздутый и убыточный государственный промышленный сектор, что привело к вялому экономическому росту, как правило, не превышавшему 3,5 % в год. Профессор Делийской школы экономики Радж Кришна обозначил это явление ставшим крылатым выражением «индуистские темпы роста»1: имелось в виду, что такое медлительное развитие неудивительно для страны, чья крупнейшая религия учит считать материальный мир иллюзией и относиться к нему с безразличием. На заре информационного века индийские пошлины на импорт программного обеспечения превысили 100 %2, а 2,5 миллиона телефонных линий страны обслуживала 250-тысячная армия чиновников3. Тем не менее на протяжении десятилетий экономические проблемы Индии частично компенсировались выгодной бартерной торговлей с дружественным Советским Союзом, который стремился распространить свое влияние в Южной Азии. Но стоило недавней сверхдержаве закачаться после падения Берлинской стены, Индия оказалась на грани дефолта, а кредитовавшие ее правительство банкиры – на грани нервного срыва. Расположенный в Вашингтоне Международный валютный фонд, созданный после Второй мировой войны для надзора за финансовой стабильностью не-коммунистического мира, согласился помочь, но только в обмен на коренные структурные изменения в индийской экономике. В Вашингтоне заявили, что Индии придется перейти от планового хозяйства советского типа к американскому варианту рыночной системы. На протяжении более сорока лет Индия проводила экономическую политику, которая должна была сделать страну самодостаточной и независимой от Запада. Внезапно республика оказалась во власти международных функционеров, которые потребовали отослать ее золотой запас в Лондон, бывшую имперскую столицу, в качестве залога для получения стабилизационного кредита в 2,2 миллиарда долларов.

Новый министр финансов Сингх немедленно приступил к активным действиям. 21 июня его привели к присяге, а в начале июля он уже поручил правительству снизить курс индийской рупии по отношению к доллару на 20 %. После девальвации национальной валюты экспортные субсидии, призванные повысить конкурентоспособность индийских товаров за рубежом, потеряли актуальность и были отменены. Либерализация фондового рынка была достигнута в ходе реформы правил первичного публичного размещения акций. В эпоху лицензионного раджа правительство волюнтаристски занижало курс акций новых компаний – теперь же их стоимость определялась исключительно рыночным спросом. Сингх отменил нормы, по которым индийские фирмы должны были получать специальные лицензии на импорт иностранного оборудования и расширение производства, а также законодательные ограничения на прямые иностранные инвестиции и иностранное владение. Выстраивавшиеся десятилетиями конструкции лицензионного раджа рухнули буквально за несколько дней. Иностранные компании вроде IBM и Coca-Cola, ушедшие с индийского рынка из-за зарегулированности экономики, практически моментально вернулись в страну.

Реформы не только открыли местный рынок для иностранных товаров – они также распахнули ворота в мир для тех индийцев, у которых хватало денег на путешествия. До начала реформ Сингха перевести рупии в иностранную валюту можно было только по особому разрешению Резервного банка; теперь, чтобы поменять денег в дорогу, достаточно было зайти в любое отделение агентства Thomas Cook.

С падением лицензионного раджа пришел конец и духовной Индии Махатмы Ганди, и социалистической Индии Джавахарлала Неру: вся страна стала развиваться по образу и подобию Бомбея – энергичного, корыстного, светского мегаполиса. Но сильнее всего в этот период изменился сам Бомбей с его фондовой биржей, киноиндустрией и крупнейшим в стране международным аэропортом. Пореформенный Бомбей снова стал витриной Индии и мерилом ее развития, и в этой роли его ждало немало триумфов и поражений. Как точно определил ставки сам Манмохан Сингх, который в 2004 году занял пост премьер-министра Индии: «Если неудача постигнет Мумбай, она постигнет и Индию»4.

Эйфория обеспеченных бомбейцев закончилась совсем скоро после «золотого лета 1991-го»5. Бум на Бомбейской фондовой бирже, когда индийский фондовый индекс SENSEX вырос в два раза в течение трех первых месяцев 1992 года6, как выяснилось, объяснялся отнюдь не только реформами правил первичного размещения. Как и после биржевой лихорадки 1860-х, обрушение рынка оказалось не менее впечатляющим, чем его рост. Причиной кризиса стало разоблачение мгновенно сколотившего огромное состояние брокера из джайнов Харшада Мехты, который искусственно завышал цены на акции, незаконно скупая их в огромных количествах на средства коммерческих банков. Увы, в истерической атмосфере золотой лихорадки никто так и не смог сделать вполне очевидный вывод, что от системы удушающего регулирования Индия качнулась к опасной экономической вседозволенности.

На следующий год город потрясла серия тщательно спланированных терактов. Больше всего жизней унес взрыв на Бомбейской фондовой бирже, где погибли десятки трейдеров и сотрудников7. После событий 1993 года представители бомбейской элиты, которые потягивали кока-колу, болтая со своими биржевыми маклерами и турагентами по новеньким телефонам, уже не могли тешить себя мыслью, что их не касаются проблемы сельских мигрантов, составляющих большинство населения города. Индия давно страдала от напряженности между индуистами и мусульманами, но в новой реальности Бомбея, где оторванная от масс англоговорящая элита наслаждалась всеми прелестями западного потребления, легко отдавая за компьютер больше, чем годовой оклад служанки или водителя, эта напряженность чувствовалась особенно остро. Разочарование понемногу закипало в чоулах, жители которых лишались занимаемых десятилетиями рабочих мест на прежде защищенных профсоюзами заводах и в бывших государственных компаниях. В сфере аутсорсинга бизнес-услуг вакансий было хоть отбавляй, поскольку западные транснациональные корпорации начали массово перепоручать операционную деятельность самой дешевой англоговорящей рабочей силе на планете, но тут для успеха уволенным промышленным рабочим неизменно не хватало должного уровня владения английским.

В свою бытность пролетариями бомбейцы объединялись в профсоюзы, связанные с многочисленными левыми движениями, но, лишившись работы, они стали сбиваться в сообщества по этническому и религиозному признаку, вроде преступных банд или политических партий, которые часто не особо отличались от экстремистских группировок. Во времена Неру при всех тогдашних проблемах сохранялось ощущение, что индийский народ – это единая общность, готовая разделить и горе, и радость. Теперь же возобладали менее всеохватные модели самоидентификации, основанные на этнической или религиозной принадлежности. Хотя зачатки этого процесса были очевидны еще в лингвистических спорах 1950-х годов, когда говорящие на маратхи рабочие противостояли своим начальникам-гуджаратцам, переход «от красного к шафрановому»8 – то есть от левого радикализма к индуистскому национализму – завершился только в пореформенный период.

Межобщинная напряженность этого периода впервые дала о себе знать в глубине страны, в Уттар-Прадеше, одном из наименее развитых штатов Индии. Там в 1992 году толпа индуистов уничтожила мечеть, построенную на вершине холма, где, согласно преданию, родился индуистский бог Рама. Столкновения индуистов и мусульман вскоре вспыхнули по всей Индии, в том числе и в Бомбее, где были убиты сотни человек9, по большей части мусульман. Чтобы отомстить за гибель своих единоверцев, босс бомбейской мафии Дауд Ибрагим, глава названной в его честь «Роты Д», организовал взрыв на фондовой бирже. Руководил этой операцией Ибрагим из своего логова в тихом Дубае, где во времена лицензионного раджа он сколотил миллиардное состояние на контрабанде золота. В не скованном условностями городе-государстве на берегу Персидского залива он прославился роскошными вечеринками в духе бомбейского гламура с участием многочисленных болливудских старлеток – в их организации ему очень помогал его статус подпольного финансиста индийских киностудий.