Поражает степень, до которой знания о прошлом стерты из сознания даже образованных китайцев материковой части страны. Стар Чэнь, менеджер строительной фирмы, рассказывает про типичные для американских пригородов каркасные дома: «Мы в Green Villas строим из древесины. Это соответствует запросам иностранцев. Китайцы живут в бетонных домах, а американцы – в деревянных». На самом деле исторически все было ровно наоборот. Когда американцы, англичане и французы впервые прибыли в Шанхай в 1840 году, китайцы жили в деревянных домах, и именно из-за каменных несущих конструкций дома белых воспринимались китайцами как иностранные. Только в 1950-х, когда началось строительство многоквартирных зданий в советской стилистике, которая сама по себе была откликом на западноевропейский модернизм, шанхайцы стали жить в бетонных домах. Но чудовищная эффективность культурной революции в деле искоренения исторической памяти и традиционной китайской архитектуры привела к тому, что сегодня даже образованные китайцы воспринимают бетонную архитектуру как нечто исконно китайское, а деревянные дома кажутся им чем-то привнесенным.

Это странное сочетание гордости за недавно обретенное богатство Китая и незнания азов китайской традиционной цивилизации составляет главное противоречие местного экономического бума. Когда накануне празднования Дня основания КНР американский репортер попросил обычного жителя Пекина – уличного торговца фруктами – сформулировать основные ценности Китая, тот ответил: «Умение приспосабливаться и учиться у Запада»19. По его мнению, суть нового Китая в том, что он научился не быть таким китайским. Удивительно, но в Пудуне, который застроен жилыми комплексами, торговыми центрами и офисными зданиями в западном стиле и переполнен иностранцами и зарубежными компаниями, никогда не поднимается очевидный вопрос: не является ли все это тревожным симптомом возрождения иностранных концессий – и не помогает ли, в некотором смысле, Китай Западу в собственной реколонизации? При этом дело не в том, что на подобные разговоры наложено политическое табу, и даже не в том, что в современном Китае невыгодно иметь свое мнение (зато весьма выгодно его не иметь). Скорее, сама китайскость оказалась тщательно выхолощена и обессмысленна. Tabula rasa, которую философы XVIII века мечтали найти в Санкт-Петербурге, стала реальностью в Шанхае третьего тысячелетия.

В этих условиях даже возвращение некоторых форм экстерриториальных привилегий остается практически незамеченным. В отличие от китайцев, новые шанхайландцы пользуются свободой вероисповедания и некоторой свободой создания независимых неправительственных организаций. Спутниковое телевидение разрешено в гостиницах, обслуживающих иностранных туристов, но запрещено в частных домах. Чем новый Даличский колледж отличается от школы при англиканском соборе, построенной в 1929 году в квартале от Бунда, или от Шанхайской американской школы, открывшейся во французской концессии в 1923-м? Когда китайские специалисты устраиваются на работу в Англии или Америке, они отправляют своих детей в местные школы – чего никогда не делали иностранные жители Шанхая.

Из-за такого полного отрыва от собственных традиций самая быстрорастущая страна в мире поразительным образом не задействована в общемировом обсуждении новой глобальной культуры, которая могла бы стать чем-то большим, нежели простое расползание западной цивилизации по всей планете. Хотя пассажиропоток открывшегося в 1999 году международного аэропорта в Пудуне уже сопоставим с JFK в Нью-Йорке, город странным образом остается исключенным из глобального контекста. Вот показательный пример: у китайских чиновников отвисла челюсть, когда индийские архитекторы решили перекрыть павильон своей страны на шанхайской выставке World Expo 2010 самой большой в мире бамбуковой крышей. Индийцы надеялись, что их экокупол будет воспринят в соседней азиатской державе как послание доброй воли: выбирая традиционный китайский бамбук, они выказывали уважение принимающей стороне и одновременно предлагали свое видение мира, в котором забота об окружающей среде не противоречит экономическому развитию Китая и Индии. Но когда архитекторы попросили ознакомить их с принятыми в Шанхае строительными нормами по работе с бамбуком, им сказали, что таких просто не существует. Пока во всем мире в заботе об экологии учатся строить по традиционным технологиям и из местных материалов, китайцы, желающие строить по-западному, используют традиционные материалы вроде бамбука разве только для строительных лесов. Таково отчуждение страны, чьи лидеры, интегрировав ее в мировую экономику, купируют международные культурные связи и используют словосочетание «глобальные ценности» в значении «не наши»20. Когда гостю Китая задают неизменный вопрос о том, сколько детей разрешено иметь у него в стране, китайская реальность открывается его взору с довольно удивительной стороны.

Меж банковских башен и роскошных торговых центров Пудуна расположен «Международный звездный синеплекс». Это довольно нелепое название для кинотеатра, тем более что ни один кинотеатр в Китае нельзя назвать «международным». К показу в стране допускается всего двадцать иностранных фильмов в год, да и те подвергаются цензуре21. В последние годы правительство Китая приватизировало местное кинопроизводство, но это означает лишь, что техническое качество шаблонной пропаганды теперь выше, чем при Мао; неуклюжий соцреализм уступил место дорогущим историческим триллерам, в которых лихие и неуловимые коммунистические агенты обводят вокруг пальца жестоких японских оккупантов и кровожадных националистов.

На улицах, конечно, можно купить любые пиратские диски. Таков принятый де-факто общественный договор пореформенного Китая: у себя дома вы можете делать, что вам заблагорассудится, но вот поведение в общественном месте, тем более при большом скоплении публики, – это совсем другая история. Эта философия не подразумевает широких дискуссий в прессе, на конференциях, в театрах или художественных галереях, которые являются отличительной чертой великих городов мира. В Шанхае, где бывшие иностранные концессии усеяны напоминающими бомбейские кинотеатрами довоенного периода в стиле ар-деко, ограничение на показ иностранных фильмов создает особенный диссонанс. Между 1931 и 1941 годами в Шанхае было построено четырнадцать кинотеатров, в том числе Grand Ласло Худьеца и Majestic Фань Вэньчжао, еще одного из когорты китайских архитекторов, учившихся в Университете Пенсильвании в начале 1920-х. Как и в случае Бомбея, голливудские студии дорожили своим присутствием в довоенном Шанхае: и Metro-Goldwyn-Mayer, и United Artists, и Warner Bros. арендовали офисы на первом этаже Эмбанкмент-билдинг сэра Виктора Сассуна. Старые кинотеатры работают и сегодня, но в них крутят только сентиментальную чепуху и партийную пропаганду. Драматический театр Шанхая находится в аналогичном положении. Организаторы недавно созданного шанхайского театрального фестиваля Fringe в 2009 году сетовали в Интернете, что были вынуждены перенести выступления иностранных трупп в небольшие провинциальные города, потому что «отдел культуры шанхайской мэрии в этом году как-то особенно глупо взъелся на одного западного участника»22.

По негласной договоренности с центральным правительством экономическая открытость Шанхая напрямую зависит от эффективности, с которой местные власти контролируют культурную и интеллектуальную жизнь города. Даже в переполненном аппаратчиками Пекине дозволяется больше культурного разнообразия. Если в Пекине художника-диссидента Ай Вэйвэя посадили под домашний арест в его тамошней мастерской, то в Шанхае его мастерскую просто снесли, не оставив от нее и камня на камне. Музыка в Пекине переживает расцвет, в то время как в Шанхае в этой сфере царит полный застой. «В Шанхае порядки строже, чем в Пекине», – говорит Чжан Шоуван, солист пекинской рок-группы Carsick Cars, которого музыкальный критик журнала The New Yorker Алекс Росс назвал «вундеркиндом от инди-рока»23. «Во время одного нашего концерта кто-то просто вызвал полицию. В Шанхае вечно случается нечто подобное». В сентябре 2006 года несколько ведущих рок-площадок города были одновременно закрыты отделом культуры с одной и той же формулировкой – «отсутствие разрешения на проведение публичных мероприятий»24. Чжан говорит, что такие ограничения сдерживают развитие музыкальной сцены Шанхая. «В Шанхае группам просто негде выступать, поэтому там и нет хороших местных групп». Ведущие симфонические оркестры мира регулярно играют в похожем на стеклянный цветок здании Шанхайского центра восточного искусства архитектора Поля Андре, построенном на одной из площадей Пудуна. Но зарубежным поп-музыкантам крайне неохотно выдают визы, особенно после того как в 2008 году исландская суперзвезда Бьорк закончила свой шанхайский концерт песней «Declare Independencе» («Провозгласи независимость») и выкриками «Тибет! Тибет!»25.