Сейчас ей хотелось перестать дышать, чтобы не чувствовать раздирающей душу на части боли, которую доселе утихомиривала только надежда. Надежда на то, что не сегодня, так завтра все образуется, Драгомир вспомнит, зачем Геста приехала сюда, почему терпела обиды все это время. И оценит. Но в один миг все обрушилось, и казалось теперь, что вокруг сейчас осыпятся зыбким песком и стены светлицы. Весь замок. Весь Кирият. Погребет под руинами жителей этого проклятого города, который князь любил вместо жены и гораздо больше, чем мог бы полюбить ее. Геста лежала так долго, страстно мечтая, чтобы жизнь просто покинула ее. А затем остыла будто бы сжатая тисками голова, отчаяние отступило, неожиданно уступив место хладнокровию.

Тора по-прежнему сидела поблизости, едва дыша, не решаясь потревожить воспитанницу. Потому что знала, что в недобрый миг на нее придется первый удар ее негодования. Геста медленно вдохнула и выдохнула. Таясь, утерла с щек слезы.

– Не смотри так на меня, Тора! Я знаю, что ты скажешь, – совсем успокоившись, она поднялась с кровати и в раздумье прошла по комнате.

Мысли о том, как можно исправить ту чудовищную ситуацию, в которой она оказалась, не желали приходить в порядок. Да и как она могла помочь самой себе? Уговоры и слезы на Драгомира никогда не действовали, а других способов повлиять на него Геста, к сожалению, не знала. Теперь не осталось сомнений: князь твердо вознамерился совсем избавиться от надоевшей бесплодной женушки – случившийся только что разговор не прочил добра. Появится в доме новая молодуха, да еще, небось, тяжелая к тому времени – и жизнь в детинце начнет крутиться вокруг нее. А о Гесте совсем позабудут, как о недоразумении. После, глядишь, и вовсе Драгомир ушлет ее подальше с глаз. Ладно хоть на Клипбьерн покамест не отсылает. А значит, время еще есть.

Как же не хватало сейчас холодного расчета Квохара, который невозмутимо мог решать, кажется, любые задачи! Правда, пока это вся польза, какая от него была за то время, что они виделись. И перед отъездом он не передал никаких известий о Младе – только бормотал извинения и заверения в любви. Как будто уже хоронил сам себя. А до того казначей избегал вопросов и предпочитал вообще не появляться в покоях Гесты.

Слизняк! Изворотливый слизняк!

Геста остановилась перед столом, заваленным резными коробочками с бисером и бусинами. Валялись недоделанными бусы к новому платью, которое швея обещалась принести со дня на день. Они ловили скупой свет лучины и загорались собственным внутренним огнем. Такой же Геста всегда видела в Драгомире, пленялась им. И разве она может оставить все так? Смириться?

Дрогнувшее пламя лучины навело Гесту на мысль. Нет, глупость! Она отвернулась, но через плечо вновь посмотрела на россыпь бусин и игру света в них.

– Тора, позови ко мне Малушу, – отстраненно обратилась Геста к служанке.

Та встрепенулась и попыталась возразить:

– Зачем она тебе понадобилась? Эта женщина? Лучше с ней не связываться!

– Посмотри на меня, – задушевно сказала Геста. Нянька нахмурилась. – Внимательно посмотри. Ты видишь, что я давным-давно выросла? Я больше не девчонка, которой можно помыкать. А потому не спрашиваю у тебя совета, Тора. Позови. И не появляйся здесь, пока я тебе не скажу.

Служанка шумно вздохнула и, ни капли не торопясь, удалилась из светлицы. Ворчание стихло, когда за ней закрылась дверь. Геста ссутулилась и обхватила себя за плечи, будто в покоях стало вдруг холодно. Но очаг был растоплен, и пламя его освещало пол вокруг. Дрова мирно потрескивали.

Малуша пришла скоро. Дверь едва слышно скрипнула, легкие шаги служанки приблизились и замерли. Геста медленно повернулась к ней. Женщина, похоже, нисколько не смущалась, смотрела самоуверенно – того и гляди подбоченится да и спросит, какого лешего ее отвлекают от дел. Именно такой вопрос застыл в ее черных глазах, но служанка молчала. Раньше Геста никогда не обратилась бы к Малуше: уж с чернью связываться – последнее дело. Но тут больше никто в столь скользком деле помочь ей не мог.

– Здравствуй, княгиня, – проговорила наконец служанка. – Зачем ты звала меня?

Ее насмешливый голос тут же подстегнул Гесту. Княгиня – это самая большая издевка, которую ей приходилось слышать. Неужто уже во всем доме знают? Если так, то жить в замке станет вовсе невыносимо.

– Я отрежу тебе язык своими собственными руками, коли ты будешь и впредь разговаривать со мной так! – со всей убедительностью, на которую была способна, ответила Геста. И сама в тот же миг поверила, что сможет так поступить.

Улыбка сползла с лица Малуши. Она задумчиво разгладила ладонью и без того опрятную поневу и снова подняла на нее глаза.

– Так зачем я здесь?

– Я хочу, чтобы ты сделала приворот.

Малуша даже рот приоткрыла, глядя на Гесту недоверчиво, будто пыталась уличить ее в глупой шутке. Но чем дольше смотрела в ее лицо, тем мрачнее становилась, а затем фыркнула:

– Я не разумею, о чем ты, госпожа…

Геста недобро усмехнулась и плавно села в кресло.

– Не рассказывай мне сказки, Малуша, – яд так и плескался в каждом ее слове. – Разумеешь, ой как разумеешь. Я о тебе слышала достаточно, чтобы моя просьба не была голословной. Даже последняя мышь в доме знает, что ты ворожея. Может, и сейчас промышляешь – о том мне неведомо.

Служанка опустила голову и тяжко вздохнула. Если верить словам других чернавок, она и правда больше не ворожила, хоть и унаследовала от матери сильный дар. Этим она даже какое-то время зарабатывала на жизнь, делая привороты или заговоры. И гадала, случалось. Кто знает, чем это все заканчивалось, обретали ли девицы любовь, но однажды Малушу обвинили в колдовстве и чуть не забили камнями в какой-то деревне на юге. Даже на княжеский суд привести не потрудились. Над ней сжалился кожевенник, подоспевший к концу наказания, выходил, а затем взял ее в жены. Может, она и его приворожила… Только женщины в замке шептались, что после Малушка сама его извела, как повстречала Хальвдана, чтобы, дескать, не мешался. Но бабы много чего болтают – не все же им верить.

– Не промышляю, – глухо проговорила Малуша. – И тебе лучше обратиться к другой ворожее, госпожа.

Она развернулась и медленно пошла к двери, будто вдруг упал на нее груз случившихся когда-то несчастий.

– Здесь нет ворожеи лучше тебя, – бросила ей вслед Геста.

Малуша остановилась и вдруг развернулась так резко, что взметнулись косы на ее плечах. Глаза служанки обожгли ненавистью и болью. Колыхнулось пламя лучин – вот-вот погаснет.

– Я не буду делать приворот, можешь хоть в дыбу меня посадить, – процедила она сквозь зубы. – Знаю я прекрасно, на кого он упадет. Да только поможет ли? Сама подумай – поможет?

Ее лицо исказилось, точно постарело сразу на много лет. Гесте вдруг стало страшно. А что, если она и правда колдунья? Наведет порчу просто так, для забавы, как будто и без того мало забот. Но за первым порывом гнева на Малушу, похоже, напало безразличие. Она понурилась, а взгляд ее потускнел – того и гляди заплачет. Геста подошла к служанке и взяла за руку, та угрюмо в нее вперилась.