class="p1">Мезенцев стиснул ладонь в кулак и с силой прижал его к левому глазу, веко которого дернулось в судороге. Устало он принялся размазывать черноту краски по лицу.

– Я не собирался вас подставлять, Грених. Я знаю, что вы о многом уже догадались, знаете, небось, и про взятую у вас обложку, и про заключенных, и про Петю… от вас ничего нельзя скрыть! Петю… жалко. Вы убили мальчишку руками этой безумной женщины. Откуда у нее оказался этот пистолет? Ей же дали наган, заряженный холостыми! Откуда у нее чертов браунинг?

Грених вынул наган и швырнул его к ногам Мезенцева.

– Этот?

– Как он у тебя оказался? – следователь в удивлении уставился на оружие, с грохотом упавшее перед ним на ступеньки.

– Рита подменила.

– Она должна была стрелять холостыми, навести панику, якобы застрелить организаторов…

– Якобы? – разозлился Грених. – Что значит «якобы»? Вам нужен был факт чьей-то публичной смерти? Смерти человека, который производил за той ширмой гипноз, не показывая своего лица? А потом что? Застрелили бы меня? И подбросили бы мой труп в этот театр? Так, что ли? Мейерхольд вам сообщил, что я здесь! Значит, вы планировали меня застрелить. Выстрел холостым, выключенный свет, и мой труп у ширмы – блестяще!

– Нет, нет, не так. Я лишь хотел твоей доброй воли. Заручиться твоим согласием.

Грених оскалился, замотав головой. Слов не нашел, чтобы выразить все недоумение, презрение и ярость, закипевшие разом.

– Костя, послушай, все гораздо сложнее, чем ты думаешь. Будь ты чуточку сговорчивее, тебя бы тоже посвятили в общее дело. Не я это придумал! Не я затеял душить новоиспеченных капиталистов, повыползавших нынче, точно грибы после дождя, не я придумал подкидывать к ним в компанию объявленных беглыми заключенных, не я.

Он замолчал, опустив голову.

– Это ж надо, – вздохнул, – по какому-то пятну на глазу понял, что Куколева оперировали! Ценный ты экземпляр, нужный, но эта принципиальность твоя… Правосудный механизм, понимаешь, в эти сложные времена не может работать на одном холостом ходу справедливости. Вот как было при царизме? Существовали и подкуп, и подмена, подставы всех видов, дутые террористы-бомбисты, инсценированные нападения, благородные сыщики, на раз-два разоблачавшие преступные организации, ими же организованные. Только цели тогда были не благородные.

– А сейчас благородные?

– Сейчас – да, теперь все это справедливости ради. Иногда приходится поступаться правдой, уметь видеть за черным и белым другие оттенки. Пришлось и нам сыграть в нечестную игру. Я для того в губсуд и направлен, чтобы действовать по-плохому, если по-хорошему не получается.

Грених только посмеялся.

– Ничего ты не понимаешь! Коммунистический строй за один день не создается. Меняется все быстро, – продолжал оправдываться Мезенцев, – ни уследить, ни поспеть. Объявили всеобщее равенство – люди голодали, процветали бандитизм, анархия, произвол. Объявили новую экономическую политику – бандитизм лишь надел фрак, анархия закурила сигары, произвол стал распивать дорогие вина, жить в квартирах, обставленных роскошной мебелью. Гоняешься, ловишь какую-то сошку, а тут раздолье для китовых акул. Не тот преступный элемент мы ловим. Всех, всех, всех к чертям вычистить, все начать с нуля, крупную промышленность возрождать, металлургию. Никаких трестов, никаких синдикатов, все в одни руки!

– Планы у тебя широкие, смотрю, – усмехнулся Грених. – А я тебе на что? Маскарад зачем?

– Маскарад Петя выдумал, чтобы тебя отвести, чтобы ты на больных своих переключился, ловил их, успокаивал и не путался у нас под ногами. Ты Петю, конечно, вскоре бы вычислил, отругал и уж не стал бы, наверное, его сдавать, правильно? Мы бы тихо все замяли потом.

Грених покачал головой. Каким же Мезенцев был хитрым лисом! С горечью вспомнилось, как Воробьев тогда, при первой их встрече с Мейерхольдом, сидел притихший, как неожиданно мрачно посмотрел на Грениха после разговора об Асе. Вот тогда-то, в ту минуту, из ревности, из зависти родился в голове молодого человека план очернить своего учителя. И тут подвернулся режиссер. Он не позвал его к себе в новую труппу. Чем, как оказалось, задел… Ведь наш комсомолец всюду поспевал, везде и всем нравился, и так был похож на Есенина! А им вдруг пренебрегли.

Мезенцев был только рад, что Петя сыскал возможность посадить всюду сующего нос профессора на короткий поводок.

– Не ври, подставлял ты меня. Пете поиграться в гипнотизера хотелось, а ты убить меня в итоге собирался. Замять? Замять такое бы не вышло.

– Кто знал, что все так трагически кончится? Я не знал! И теперь у тебя нет другого выхода, – пожал плечами Мезенцев. – Все, как ни крути, так сложилось, что организатором стал ты. Петя от твоего лица действовал. С разрешения Довбни в психофизиологической лаборатории он записал на фонографе несколько пластинок речей собрания. Мейерхольд на тебя думает, вся его труппа… даже Рита, – он безнадежно махнул в ее сторону рукой, – тоже была уверена, что ты – помешанный, как и твой брат, устроил эксперимент на живых людях. Это она в тебя ведь стреляла, глупая… Да ты, небось, понял уже… Ничего тут не поправишь… Петю не спасти, он умирает или уже умер там, в подвале. У него пах прострелен, крови много потерял.

– Его смерть ты тоже спланировал? Как бы он сам из всего этого выкрутился?

– Выкрутился бы, ничего, нужные люди за него вступились бы. Да потом, он ведь только твои распоряжения выполнял. Ты ему, молодому, голову гипнозом заморочил, вот он и не понимал, что ошибается. Народ бы простил. А теперь… А теперь напишем благодарственную статью в «Вечернюю Москву», что был такой-то, студент, горяч, идеен, погиб в борьбе с буржуазными крысами. Да, делал это по-своему. А каким был способным, толковым агентом – владел гипнозом, не хуже твоего, а может, и лучше. Его Шкловский обучал, давнишний мой знакомец, тот мог пальцем ткнуть и – человек падал. Ну и ты тоже что-то ему дал, научную сторону пояснил. А Шкловский был больше практик.

– Зачем же вы его убили?

– Пришлось, что делать.

– За квартирку на вас работал, – с презрением выдавил Грених.

– Не гнушался. Но вот не сберегли. Ты, кругом ты виноват. Если бы не лез, мы бы уже давно дело с черными трупами закрыли, и никакого маскарада придумывать не было б нужды. Повесили бы все на прооперированного Куколева. Но нет, тебе же больше всех надо! Пятно на глазу разглядел, зоркий сокол, тоже мне. А нам… нам ведь что требовалось? Только всколыхнуть общественность, поднять ее против трестов, напомнить людям, ради чего кровь в восемнадцатом проливали. Не ради же того, чтобы какой-то Сахарпромтрест своим контрагентам-спекулянтам товар отдавал по старым договорам.

– Гнилой план,