давно ждет их. Что сейчас пойдут к нему домой, по-настоящему отдохнут, а там уже решат, как быть дальше.

Заранее предупрежденный, в доме Чочева их с нетерпением ждал секретарь Варненской парторганизации Димитр Кондов. Убедившись, что русские благополучно добрались до явочной квартиры, с интересом расспросив друзей о последних новостях на юге России, он начал прощаться. Ян Карлович и Семен были благодарны ему за тактичность, потому что валились с ног от усталости.

Первым проснулся младший сын Григора. К частым визитам в свой дом чужих людей он уже давно привык, а потому без страха зашел в комнату гостей. Страуян спал, повернувшись лицом к стене. Мирный же, проснувшись от резкого звука открывавшейся двери, только делал вид, что спит. Сквозь ресницы полуприкрытых глаз он внимательно наблюдал за малышом. Тот же, дойдя до середины комнаты, внимательно огляделся. Его взгляд привлекли стеклянные кругляши очков, лежавших на табурете около кровати Мирного. Осторожно, с опаской поглядывая в сторону Семена, мальчик взял их в руки, сосредоточенно рассмотрел и водрузил на переносицу, поддерживая длинные металлические дужки руками. Сквозь увеличительные стекла предметы в комнате, видимо, показались ему забавными, необычными. Наблюдая за неуклюжими движениями малыша, за его уморительными гримасами, Семен не выдержал — рассмеялся.

Малыш, застигнутый врасплох, вначале испугался, но заметив добродушную улыбку гостя, успокоился. Осмелев, шагнул к кровати:

— Как тебя зовут?

Простой, логичный вопрос ребенка неожиданно сбил с толку Мирного. За последнее время ему столько раз приходилось таиться, менять адреса и фамилии, что даже растерялся: стоит ли называть пареньку свое настоящее имя? Не подведет ли он тем так гостеприимно принявшую их семью?

Поняв причину замешательства друга, проснувшийся Ян Карлович заразительно засмеялся, чем привлек внимание мальчика:

— Его зовут дядя Семен. А меня — дядя Ян, — и, озорно глянув в сторону Мирного, не удержался: — Дядя Семен хоть и взрослый, но до сих пор любит играть в детские игры…, например, в прятки…

Мирный не захотел остаться в долгу перед другом. Положив руку мальчику на плечо, спросил:

— А тебя как зовут?

— Крумчо.

— Так вот, Крумчо, попроси дядю Яна рассказать тебе сказку. Он писатель, знает много всяких интересных историй. Особенно небылиц.

Крумчо ощутил в словах взрослых какой-то подвох и не мог понять: правду говорят дяденьки или смеются над ним?

Здесь в комнату гостей, в поисках пропавшего Крумчо, заглянула мать и, извинившись за него, увела мальчика с собой.

Два дня в доме Чочева шел совет, как наиболее безопасным образом легализовать Страуяна и Мирного. Кондов предложил простой, заслуживающий внимания вариант: приезжие должны поселиться в первоклассной гостинице «Сплендид». Ведь обитатели фешенебельных отелей почти не привлекают внимания полиции.

Затем, пока Чочев и Портнов ходили по магазинам, подбирая гостям подходящие к случаю дорогие костюмы и мягкие шляпы, были детально разработаны легенды Страуяна и Мирного. Решили, что Ян Карлович оставит свои настоящие фамилию и профессию. Якобы русский литератор, сбежав от большевиков, остановился в Варне проездом, стремится добраться до конечной цели своего вояжа — Италии (что соответствовало действительной его задаче). А Семен Максимович (под фамилией Фридман) выдает себя за студента, пожелавшего продолжить образование в Софийском университете (благо Ваня Назукин в свое время выправил ему справку об учебе в Таврическом университете). Причина приезда в Болгарию та же: невозможность жить и учиться при большевистском режиме.

На третий день пребывания в Варне друзья, тепло простившись с гостеприимными хозяевами, перебрались в «Сплендид», занимавший уютное фешенебельное здание на углу двух улиц, выходящих на торговую площадь, вымощенную булыжником. Им оставалось только ждать сигнала о переезде в Софию.

Ночами, когда улицы были безлюдны и встречи с полицией маловероятны, Семен встречался со связными Чочева и Кондова: определялись явки в столице, согласовывалось время отъезда.

А днями… Дни проходили в вынужденном безделии. Как и большинство других эмигрантов из России, Страуян и Мирный осматривали город, знакомились с его достопримечательностями, валялись на пляже. Частенько заглядывали в пивные, кафе-кондитерские, заводя необходимые для подкрепления легенды связи. Среди новых знакомых оказался один местный адвокат. Он просто привязался к Яну Карловичу. В молодости занимался литературой, напечатал даже несколько рассказов, до сих пор следил за зарубежными новинками. А потому Страуян — профессиональный литератор — стал его кумиром, интересным собеседником. Ян Карлович не сторонился его, в результате беседы с адвокатом затягивались, порой, далеко за полночь.

Но такая идиллия продолжалась недолго. В один из дней конца августа, под утро, в дверь их номера настойчиво постучали. Подобная бесцеремонность в первоклассном отеле с вышколенной прислугой не оставляла сомнений: за дверью полиция. Так, собственно, и оказалось.

Полицейский вежливо, но холодно, второпях представился и попросил Страуяна и Мирного следовать за ним в управление. На вполне законные просьбы объяснить, что все это значит, он, как заводной китайский болванчик, отвечал одно и то же:

— Мне поручено доставить вас в полицейское управление. Причина вызова мне неизвестна.

Чувствовалось, полицейский получил четкие инструкции в отношении их. Но что все это означает? Ни ордера на обыск, ни ордера на арест. Их вежливо, но настойчиво вызывают в полицию под опекой «фараона». Арест? Полицейская уловка? Необходимость в дополнительной информации? Последнее отпадало, ведь тогда бы вызвали днем, а не приходили за ними под утро, когда полицейские столоначальники нежатся еще в своих кроватях. Значит — арест.

Беспокойство Мирного еще более усилилось, когда в кабинете местного управления, куда привел их полицейский, увидел за столом молоденького офицера в форме французских оккупационных войск.

— Поручик Бешон из французского оккупационного корпуса, — представился, как бы отвечая на немой вопрос друзей, хозяин кабинета. И пристально посмотрел на них, ожидая ответного представления.

— Страуян, Ян Карлович, — церемонно, с достоинством наклонил голову прибалт. И, взглянув на Мирного, дал понять, что основным действующим лицом в этой беседе будет он. — Литератор. А это мой земляк, Семен Максимович Фридман. Бывший студент Петербургского университета.

И, как бы выполнив немую просьбу офицера, Ян Карлович вопрошающе заглянул ему в глаза.

— И каким же ветром, господа, вас забросило сюда, в богом забытую Варну? — Бешон зашел со стороны окна так, что мягкое утреннее солнце освещало лица допрашиваемых, оставляя в тени его собственное.

— Попутным из Одессы. В последнее время стало жарковато у разведенного там большевистского костра мировой революции.

— И, конечно, господа бегут от террора пролетарской диктатуры, — улыбнулся поручик, давая понять, что заранее знает приготовленный ими ответ.

«А он не глуп, — заметил про себя Семен. — С таким надо быть начеку».

Понял это и Страуян, а потому повел игру более тонко:

— Бегут — не совсем то слово, господин поручик.