представил публике самку осьминога бимака по кличке Квалиа. Ей он, в свою очередь, предложил банку с черной крышкой, в которой находился вкусный краб. По задумке Грассо, Квалиа должна была отвинтить крышку и достать краба – этот салонный фокус, которые проделывают многие осьминоги, часто приводят как доказательство их ума. Квалиа открутила за свою жизнь немало крышек, но Грассо предупредил собравшихся, что она может «закапризничать и предпочесть отсидеться в углу». Разумеется, именно так она и поступила. Точно так же она ведет себя и теперь, месяц спустя, когда я пришел к Грассо в его нью-йоркскую лабораторию.

В былые времена Квалиа при появлении незнакомцев подплывала к передней стенке аквариума, но сейчас, в преклонные годы, она забивается в угол. В роли примы лаборатории ее сменила другая самка бимака по кличке Ра. Вот она энергично пробирается боком вдоль аквариумной стенки, прижимаясь присосками к стеклу. Двое студентов Грассо опускают в ее аквариум банку с крабом, и Ра ныряет за ней. Щупальца оплетают крышку, кожа осьминога темнеет… и ничего не происходит. Она как будто теряет интерес и уносится прочь. Чуть позже она вытягивает одно щупальце и касается банки, но тут же убирает его. Крышка не откручена, краб не съеден. «А ведь когда-то обе они с упоением открывали эти банки», – вспоминает Грассо. Но теперь они не хотят утруждаться. На неупакованного краба они кидаются с готовностью, упакованного совершенно определенно способны добыть. Они просто этого не делают. Грассо задается вопросом, видят ли вообще осьминоги этого краба в банке. «Может, они открывали все эти крышки из чистого любопытства, им интересно было возиться с незнакомым предметом, – рассуждает он. – А разглядеть сквозь выгнутое стекло, есть ли внутри краб, они не в состоянии».

Чтобы разобраться, почему осьминог откручивает крышку банки и почему перестает это делать, нужно понять его умвельт. Для начала можно изучить его глаза, присоски и другие органы чувств по очереди. Но после этого нам необходимо будет уяснить, как работает нервная система осьминога целиком, как она управляет телом, обладающим почти безграничной гибкостью, и как мозг и тело осьминога совместными усилиями создают даже не один умвельт, а, вполне вероятно, целых два.

Центральная нервная система осьминога состоит примерно из 500 млн нейронов – исполинское для беспозвоночного число, сравнимое с показателями мелких млекопитающих[280]{830}. Но только треть этих нейронов находится в голове осьминога, в центральном мозге и фланкирующих его зрительных долях, принимающих информацию от глаз. Остальные 320 млн располагаются в щупальцах. У каждого щупальца «имеется большая и относительно полная нервная система, которая практически не сообщается с другими щупальцами, – писала когда-то Робин Крук. – То есть, по сути, у осьминога девять мозгов, каждый из которых себе на уме»{831}.

Даже любая из имеющихся на каждом щупальце трехсот присосок обладает определенной долей самостоятельности. Коснувшись поверхности, присоска принимает нужную форму, позволяющую плотно прижаться к этой поверхности ободком, а затем присасывается, уменьшая давление внутри себя. При этом она осязает поверхность и пробует ее на вкус благодаря 10 000 механо- и хеморецепторам, расположенным на ободке{832}. Если для нашего языка вкусовые и осязательные характеристики того, что попадает нам в рот, – это разные свойства, то для осьминога, учитывая нейронную прошивку его присоски, все, вероятно, иначе. Вкус и осязание для него «скорее всего, неразрывно переплетены», примерно по принципу синестезии у человека, объясняет мне Грассо. В зависимости от вкуса, который она нащупывает, или текстуры, которую она пробует, присоска может либо продолжить присасываться, либо отлепиться. И это решение она принимает сама, поскольку каждая из осьминожьих присосок оснащена собственным мини-мозгом – специализированным нервным узлом, который называется присосковым ганглием. Особенно заметна избирательность присосок при наблюдении за щупальцами, отделенными от тела: их часто обнаруживают прикрепившимися к рыбам, но они никогда не клеятся к другим щупальцам своего обладателя{833}.

Каждый присосковый ганглий соединен с другим скоплением нейронов, расположенным в глубине щупальца и называемым брахиальным ганглием. Все брахиальные ганглии, в свою очередь, соединены в длинную цепь, идущую вдоль всего щупальца, – их можно представить как елочную гирлянду, а присосковые ганглии – как лампочки на ней. Присосковые ганглии не сообщаются друг с другом, брахиальные ганглии сообщаются[281]. Они координируют отдельные присоски, обеспечивая щупальцу согласованность действий. И они на многое способны самостоятельно, не обращаясь к центральному мозгу. В каждом щупальце есть все необходимые нейронные контуры, чтобы вытягиваться, захватывать предметы и подтаскивать их поближе. Нейробиолог Биньямин Хохнер, в частности, обнаружил, что при соприкосновении щупальца с объектом по нему прокатываются две волны нейронных сигналов – одна идет от места соприкосновения, другая от основания{834}. Там, где эти волны сталкиваются, щупальце изгибается, образуя подобие локтя и подтягивая объект ко рту осьминога. «В щупальцах хранится огромный запас информации и поведенческих решений», – говорит Грассо[282].

Центральный мозг способен управлять щупальцами, но он не из тех начальников, которые стоят над душой у подчиненных. Он не контролирует каждый жест, однако при необходимости всегда подключится и будет руководить своей восьмеркой. Отдельное щупальце может лавировать в непрозрачном лабиринте, отыскивая путь с помощью вкусоосязания безо всякой помощи со стороны остального тела, но, как установила коллега Хохнера Тамар Гутник, осьминогу вполне по силам решать задачи, ставящие отдельные щупальца в тупик{835}. Она сконструировала прозрачный лабиринт, в котором на верном пути осьминогу приходилось высунуть щупальце из воды, то есть лишиться химических подсказок. В этом случае осьминоги все равно проходили щупальцем лабиринт, направляя конечность с помощью зрения, однако получалось это у них не очень гладко. Они осваивали этот способ не сразу, и одному из семи испытуемых это так и не удалось.

Летиция Дзулло, еще одна сотрудница Хохнера, нашла в структуре центрального мозга дополнительные свидетельства автономии щупалец{836}. В человеческом мозге можно различить некое подобие карты нашего организма: осязательные ощущения от разных частей тела, например от каждого пальца, обрабатываются отдельными скоплениями нейронов. Кроме того, за определенные движения отвечают определенные части мозга: стимулируйте нужную точку, и у вас непроизвольно согнется или вытянется вперед одна из рук. Но у осьминога, как выяснила Зулло, такой карты нет. Когда она стимулировала участок мозга, отвечающий за вытягивание одного щупальца, вытягивались и остальные. Осознаёт ли осьминог, что двадцатая присоска на его первом щупальце коснулась краба, точно так же, как я осознаю, что мой левый средний палец только что нажал клавишу «у» на клавиатуре? Может, и нет. Не исключено, что осьминог отдает себе отчет лишь в том, что щупальце номер один обнаружило пищу, а все остальное отдается на откуп самому щупальцу. Знает ли осьминог в принципе, как располагаются в каждый момент времени его конечности, – примерно так же, как я могу представить себе свое тело, не глядя на него? Возможно, тоже нет. В щупальцах совершенно точно имеются проприоцепторы, помогающие им координировать движения, но эта координация может быть сугубо местной. Мартин Уэллс, ныне покойный пионер изучения осьминогов, был убежден, что в действительности они не представляют, где находятся их конечности, и никакого внутреннего образа своего тела у них нет.

Может, оно и к лучшему. Это человеческому мозгу относительно нетрудно управлять человеческим телом, поскольку наша подвижность ограничена костями и суставами. То есть для нас существует не так много способов, допустим, взять кружку. А вот в осьминоге, как пишет философ Питер Годфри-Смит в своей книге «Чужой разум» (Other Minds), «эволюция воплотила чистую потенциальность материи»[283]{837}. Все его тело, за исключением твердого клюва, – мягкое, податливое, гнущееся в любых направлениях. Его кожа меняет цвет и текстуру по любой прихоти. Его щупальца вытягиваются и сокращаются, гнутся и разворачиваются куда угодно по всей длине, поэтому даже самые простые движения он может совершить почти бесконечным числом способов. Как мозг, пусть даже крупный, должен отслеживать и контролировать все эти необозримые вероятности? К счастью, это вопрос риторический. Мозг не должен. В основном осьминог предоставляет своим щупальцам разбираться самим, ему достаточно лишь время от времени выдавать им общие руководящие указания[284].

Таким образом, у осьминога, вполне возможно, создаются два разных умвельта{838}. Щупальца обитают в мире вкуса и осязания, а голова полагается преимущественно на зрение. Конечно, как-то они между собой сообщаются, но Грассо предполагает, что информация, которой обмениваются голова и щупальца, должна быть