Интересно, он преследует какую-то цель или просто пережил нервный срыв? — думает Карен, но тотчас отвлекается от своих бессвязных мыслей, когда Сигрид сворачивает с главной дороги и автомобиль подпрыгивает на первом ухабе лангевикского шоссе.

— Ты ведь не скажешь папе, что я живу у тебя?

Она выпрямляется на сиденье, быстро смотрит на Сигрид.

— Не скажу, если ты не хочешь. Ты же совершеннолетняя. Хотя, по-моему, лучше бы тебе поговорить с ним. Особенно теперь, когда твоя мама…

— А тебе охота с ним говорить? — перебивает Сигрид. — По-твоему, с моим папой приятно разговаривать?

Голос у нее жесткий, ироничный, и Карен вспоминает первый допрос в Горде. Контакт, который они сумели выстроить за последние дни, еще очень хрупок, стену легко возвести снова. Сигрид по-прежнему все время начеку, держит наготове и кирпичи, и мастерок.

— Нет, — честно отвечает Карен, — по-моему, неприятно.

Но мне придется с ним говорить, думает она. Завтра же. О совещании сообщили как раз, когда она уходила с работы: в кабинете прокурора в ратуше в девять утра. Начальник полиции Вигго Хёуген прислал уведомление и Юнасу Смееду, и ей.

Она прекрасно знает, о чем пойдет речь.

— Вчера вечером я видел тебя в “Репетиции”.

Совещание у Вигго Хёугена закончилось. Сказано было именно то, чего она хотела. Они с Юнасом спустились на лифте в подвал и, не замочив ног, прошли по подземному переходу под Редехусгате, чтобы не бежать под дождем через парковку. Сейчас оба стоят в гараже управления, ждут лифт, который доставит их в отдел.

Она не отвечает, и Юнас Смеед продолжает:

— Проходил мимо и видел тебя за уличным столиком, ты уж прости, в весьма сомнительной компании.

Не отвечая, она раздраженно жмет на кнопку лифта, хотя та уже светится.

— Да, твоего приятеля-гея, пожалуй, упрекнуть не в чем, но второй выглядел ужасно, — непринужденно продолжает Смеед. — Вроде тех типов, что болтаются возле рынка. Кажется, я даже узнал его.

— Мог.

Юнас Смеед вопросительно смотрит на нее, и она решает не говорить ему, что Лео тот самый бомж, который в конце концов обеспечил ему алиби.

— У тебя на людей глаз-алмаз, — вкрадчиво говорит она. — Сразу видишь, что перед тобой за человек.

— Брось, Эйкен. Ты ведь полицейская, так неужели вправду считаешь допустимым, чтобы тебя видели в городе с подобными типами?

— А что, расту над собой. После Устричного.

Секунду-другую Юнас Смеед молчит, словно затаив дыхание. Потом шумно выпускает воздух и с сожалением цокает языком.

— Карен, Карен. Какая ты злюка. Вечно все колючки наружу. Вообще-то это становится проблемой.

— Пожалуй, у меня есть причины.

Лифт наконец-то звякает. Она входит в кабину и молча наблюдает, как блестящие стальные двери медленно сдвигаются.

— Понимаю, ты разочарована, что расследование отложено, но я тут ни при чем. Так решила прокурор, она и Хёуген полностью согласны, мы взяли того, кого надо, он сидит в СИЗО.

— Мы взяли парня, который признался в четырех взломах и двух попытках поджога. Сюзанну убил не он.

— Откуда, черт побери, такая уверенность?

— Н-да, похоже, мы теперь никогда не узнаем кто, а?

Ей совершенно ясен их посыл: полиция раскрыла убийство Сюзанны Смеед. Все попытки искать альтернативные мотивы и преступников надлежит прекратить.

— Наверно, — говорит Смеед. — С другой стороны, ты за все время не представила ни одной конкретной версии.

— Ты имеешь в виду, за целую неделю?

— Так или иначе, мы наконец взяли Кванне, и не благодаря тебе, должен сказать. Если б он не болтал языком, сумел бы взломать и поджечь еще пару-тройку домов. А то и убил бы каких-нибудь бедолаг, на свою беду случившихся дома.

Лифт снова звякает, они выходят. И в ту самую минуту, когда она хочет открыть матовую стеклянную дверь с логотипом полиции и уже полустертой надписью, знаменующими территорию уголовного розыска, Юнас Смеед берется рукой за косяк, не давая ей пройти.

— Ты знаешь, что теперь надо делать, Эйкен. На ближайшие недели, пока не отправится домой менять пеленки, Бьёркен переходит в группу расследования по мурбекским преступлениям. Ты прекратишь все активные розыски по лангевикскому делу и сосредоточишься на заключительном отчете по делу Кванне. И сделаешь хорошую мину. Очень хорошую.

Карен Эйкен Хорнби действительно делала хорошую мину. Целых двое суток держалась, не поддавалась соблазну сказать, что думает. Ни единым словом не критиковала решение.

— Прокурор действительно считает, что в суде это прокатит? — спросил Карл.

— Похоже на то.

Или, может, ей вообще наплевать, подумала Карен, но вслух ничего не сказала. На очереди другие дела: тяжкие телесные повреждения, торговля наркотиками, проституция. И Мурбек. На расследование брошены все силы, но никаких подозреваемых найти не удалось. Мало того, теперь уже три женщины изнасилованы и получили тяжкие телесные повреждения; третья — вчера утром. Смертельный исход только один, однако последняя жертва, двадцатисемилетняя мать двоих детей, возвращавшаяся домой после ночной смены в больнице “Тюстед”, лежит сейчас в реанимации, в том же отделении, где всего несколько часов назад отработала смену.

С температурой и болью в горле Грета Хансен ушла с работы в половине пятого утра, старшая медсестра отослала ее на такси домой в Одинсваллу, где она проживала на улице Атласвег. Разозлившись, что ему попалась насквозь простуженная клиентка, причем аккурат накануне отъезда из этого дождливого ада на три заслуженные недели в Таиланд, таксист, едва высадив Грету, рванул прочь. Ее муж, Финн Хансен, редактор в “Нюа дагбладет”, крепко спал в недавно отремонтированной и красиво обставленной квартире на третьем этаже, не подозревая, что в кустах за домом преступник как раз вонзает в его жену разбитую бутылку.

Смекнув, что преступник покинул социально неблагополучный Мурбек и явно расширил свое поле деятельности территорией среднего класса в Одинсвалле, СМИ наперебой кричат о страхе, панике и терроре.

И на вчерашней пресс-конференции журналисты в один голос критиковали полицию: все патрулирование и все облавы явно производились не там, где надо. Неужели нельзя было предвидеть, что преступник поменяет место своих злодеяний? Может ли полиция гарантировать безопасность? Что полиция скажет всем встревоженным женщинам? Удовлетворен ли сам Хёуген действиями полиции? Он не думал уйти в отставку? Что сказала министр внутренних дел?

Коллеги ворчат друг на друга, вид у всех бледный и усталый, сведения о сверхурочных весьма тревожат отдел кадров. Полицейское управление Дункера пропитано разочарованием и безысходностью: еще одна женщина пострадала, ресурсов недостаточно, все улицы подряд патрулировать невозможно, а эта сволочь по-прежнему на свободе. Вдобавок постоянная тревога, что это случится снова. Может быть, уже сегодня ночью.