Головная колонна была очень живописной, причем ей позавидовали бы даже самые продвинутые цыгане или самые разнузданные махновцы. Представьте, едет танк, за ним катится телега (или даже военная повозка Вермахта), за танком едет полуторка, и за ней, на привязи, еще одна гужевая повозка, затем ганомаг, который тащит повозку, за ганомагом восьмиколесный трофей Онищука, и тоже тащит две повозки. За 8-rad-ом движется грузовик MAN и тащит вообще четыре повозки, Т-34 и Т-28, Т-III и Т-VI волокут по три повозки, и только кое-где мелькают мотоциклы, которые никого не тащат, но и они несут по четыре человека. Вся эта непобедимая армада разгрузилась молниеносно, и транспортные средства, кроме танков, поехали снова за личным составом. Думаете, легко перекинуть три тысячи человек на 120 километров за ночь? Да во вражеском тылу?

Весь день придется грузовикам ездить, перевозя наши силы, война это не всегда бои, иногда это просто передвижение из точки А в точку В. Причем часто от этого (успешной переброски войск) зависит успех не только боя, а то и всей войны. За примером далеко ходить не надо, вспомните наполеоновского маршала Яблоки (то есть Груши[283]), так пока этот идиот валандался и шатался где не надо, союзники отыграли Бонапарта и в хвост, и под гриву (по-моему, немного наоборот). Битва под Ватерлоо называется, если б этот Тыквы (то есть Груши, чего-то заговариваюсь, устал, наверно) пришел бы вовремя, то на острове Святой Елены (или Эльбы?) сидел бы не Буонапарте, а кто-то другой.

Велобатальон движется своим ходом, и парни держат неплохой темп движения. Колонны идут под охраной, ну мало ли что может быть, мы, если что, в тылу врага, да и какого врага. Потому прибывшие первыми наполовину (по жребию) начали отдыхать, а остальные четыре часа работали, возводя укрепления на берегу реки, заминировав мосты (оба), а также брод, при подходе к которому теперь немцев ждет прекрасная система шрапфугасного минирования вперемежку с традиционными противопехотками.

Так вот, деревня Замостье и станет нашим микро-Сталинградом, ну или микро-Курской дугой. Расставив посты, все (не занятые работой) завалились спать, благо пока во дворе (или все-таки на дворе?) лето. А поляков напрягать не особо хочется. Все, товарищи, на этом кончилось первое августа, то есть оно уже в полночь кончилось, а сейчас семь утра, ну да не важно. Главное, мысль свою я донести постарался (попробовал, рискнул, решился и т. д.).

2 августа 1941 года, где-то в Белоруссии

(в 30–50 км от госграницы СССР).

Пока я (ну и не только я) спал, грузовики уже вернулись. Вот кому не завидую, так это водителям, представьте себе – двадцать часов за рулем. И не «Мерседеса» серии S (или C) образца второго десятка двадцать первого века, а вполне себе ГАЗ-АА, образца сороковых двадцатого века, ну и MAN, или тот же «Опель Блиц». Тут одесские приколы, типа «это две большие разницы» не канают, это две тысячи колоссальных разниц.

Но парни герои – иногда доехать до нужного места в нужное время геройство побольше закрытия амбразуры собой. Кто со мной не согласен, пусть вспомнит бедолагу шофера, который целую ночь везет продовольствие в блокадный Ленинград или, наоборот, вывозит умирающих с голоду детей по льду Ладожского озера. Сломается машина или заедет не туда, и все, или умрут от голода люди, до которых не дошел хлеб, или замерзнут дети в кузове, которые и так умирают от недоедания. Доехать до нужного места в нужное время – подвиг? Подвиг!

Так и наши водители, сделав второй рейс, станут отдыхать, просто человек не может управлять машиной более двадцати часов, просто не может, и все. Или въедет вместе с автомобилем куда-нибудь в дерево, а то и в другой автомобиль, но еще один рейс сделать надо, потому ребята должны отдохнуть, и не в ночном клубе, а именно поспать ровно шесть часов. Потому и отдыхают, да еще не слабая часть дивизии едет на конях, это опсищуки и подобные им, остальных все равно придется подбрасывать на авто, хоть железную дорогу у себя в краю заводи.

А это идея, надо будет ее обдумать, для оперативной переброски частей с севера (из Литвы), скажем, нашей партизанской республики, например, на юг (на Украину) или запад и тому подобный восток. Да нет, какая, к черту, идея, одно дело придумывать – новую железную дорогу, второе – ее проложить… Нет, не хватит у нас сил и умений на этот мини-БАМ. Опять, видимо, прожектерством занялся.

Короче, встал я, вокруг работа кипит, не все же здесь комдивы, у остальных тут начальство есть, которое может за такой ненормированный сон и попу всю напинать, устав есть устав. Пошел с полотенцем на плече, помахивая прутиком, к реке, к той самой, что для нас Рубикон, за которой уже Третий Рейх. Ну не сам Рейх, конечно, а временно оккупированные треклятым рейхом территории СССР.

Вот только круто обломился я, хоть на рост (и, следовательно, на длину рук) не жалуюсь, пусть и не два метра, но 180 сантиметров все мои, а не тут-то было: наш берег, оказывается, высокий, и до воды мне не дотянуться. Чуть ли не семь-восемь метров до воды, зато, прикидываю я, нам легче его оборонять будет.

Потому как натыкаем пулеметов, пушек и т. д., и на все это огневое великолепие немчуре придется ползти-карабкаться, тут вам не айс, много фашистни удобрит берег реки. Но это не отменяет все-таки омовения морды лица, некрасиво здороваться, разговаривать и тем более кушать с непомытой рожей, низя ваще.

И я, несолоно хлебавши, все той же походкой интуриста бреду к опрометчиво отвергнутому колодцу, там, у криницы, стоит Ильиных и пьет с аппетитом воду из ведра.

– Ну что, комдив, проспался, куда моцион совершил с полотешком на плече? На Кавминводы сбегал или в Гагры сходил? – подначивает товарищ секретарь обкома.

– Товарищ Ильиных, можно мне омовение совершить, а брифинг передвинуть на чуть позднее время?

– Не понял, какой брифиг-нафиг?

– Арсений Никанорович, можно я уж лицо помою?

– Капитан, а вас разве кто-то за руки держит? Вон колодезь, вот ведро, бери и мой.

Великодушный какой! Хрен с тобой, беру ведро, кидаю его в колодец и, скрипя цепью (да и сердцем), верчу барабан (или как эта фигня называется, ну, куда цепь наматывается), ставлю ведро на землю и, поливая сам себе, мою руки, лицо и даже чищу зубы, правда, зубным порошком, и даже не трофейным, а родным эсесесеровским, чуть ли не производства «Жиркость».

– Ну, товарищ Ильиных, слушаю вас. Вы что-то хотели сказать?

– Да, хочу немного поругать тебя, капитан. Сперва вопрос: когда я сплю?

– Не знаю, если честно, не видел.

– А когда спит товарищ Сталин?

– А вот этого я не знаю, не по чину, да не по рангу мне с Иосифом Виссарионовичем, я не однокашник, не коллега и потому что-то об этом сказать не могу.

– Спит он два-три часа в сутки, остальное время занят тем, что руководит страной.