И, поговаривают… Не сочти обидой, он, говорят, не твоей крови, верно?

– Это неважно, повелитель, – холодно ответил граф. – Даже сейчас.

– Пожалуй… Пожалуй, да, Сорглан. Но раз так, то что же ты хочешь от меня? Ситуация семейная. Тебе нужен мой суд? Помощь?

– Помощь, государь. У меня только двести человек, а у Скиольда – три тысячи. Я умоляю ваше величество…

– Нет нужды! – прервал Гвеснер. – Ты столько сделал для меня, так долго и преданно помогал всем чем мог, что я буду рад ответить. Но ты уверен, что хочешь разрешить семейную проблему силами гвардии?

– Боюсь, у меня нет выбора.

– Что ж… Решать тебе. Я, раз ты так желаешь, пойду тебе навстречу. Буквально сегодня днём с юга вернулся лорд Риган. Он и займётся твоим… хм… Этим смутьяном. Фрейм! – обернулся он к секретарю. – Попроси герцога Кольдеронского прийти ко мне. Немедленно!

Воцарилась тишина, которую прерывали только сдерживаемые изо всех сил рыдания, рвавшиеся из груди Алклеты. Бледный Сорглан пытался успокоить жену, поглаживая её по плечу, и не понимал, что и сам находится в тяжком состоянии. За эти полдня он будто постарел на десяток лет.

Ждать пришлось недолго, и вскоре за дверью послышались шаги. В комнату, отстраняя с пути секретаря императора, вошёл молодой мужчина с тяжёлым боевым мечом на поясе – привилегия военного лорда Империи. Он обвёл взглядом комнату, всех присутствующих, и преклонил колено перед Гвеснером. Это движение было немного нарочитым, но, в общем, этикет подобное позволял.

Риган выглядел лет на тридцать, на небритом лице лежала тень усталости, глаза – потемневшие, с красноватыми от проступивших кровеносных сосудов белками – смотрели твёрдо, но можно было догадаться, что за последние дни и ночи он почти не спал. Сорглана поразил его взгляд – не давящий, как у Альдара, но тоже глубокий, испытующий, словно бы увидеть собеседника насквозь – и непривычный разрез глаз. В Ригане читалась чистая террианская кровь, которую местные уже научились различать на глаз.

Наследник императора был красив, пусть и необычно – яркие глаза, высокий чистый лоб, чёткий рисунок губ и длинные густые тёмные волосы, привольно лежащие на плечах – влюбчивым девицам повод для восторгов. В каждой черте придирчивый человек мог бы отыскать признаки отдалённой женскости, всё же вместе в совокупности было вполне мужским. Жёсткость сковывала его лицо – она читалась в очертаниях подбородка и обострённых скул. Молодой герцог был одет во всё чёрное, только по вороту и манжетам вился алый кант, указывающий на его принадлежность к императорскому дому.

– Встань, Риган, – велел император. – Рад тебя видеть в добром здравии.

– Мне передали, вы звали меня, ваше величество. – В присутствии посторонних герцог никогда не обращался к приёмному отцу на «ты».

– Да. Но не по поводу южных дел. Отчёты подождут. Появилась одна проблема, которая требует твоего немедленного вмешательства. – Герцог ничего не сказал и даже никак не изменился в лице, но Гвеснер торопливо поднял руку. – Я понимаю, что ты только что прибыл, но, боюсь, тебе придется снова отправиться в поход.

– Что произошло?

– Небольшое, почти семейное дело. Однако… – Государь пожевал губами.

– Мои люди устали, – медленно, тщательнейшим образом подбирая слова, ответил он. – Мы были в пути последний месяц и нигде не отдыхали хотя бы полную ночь. Те, кто прибыл со мной, измотаны до предела, большая же часть даже ещё не подтянулась…

– Я понимаю, Риган, но дело не терпит отлагательства, уж ты мне поверь. Вот граф Бергденский; в позапрошлую ночь некий Скиольд похитил его единственную дочь, леди Ингрид. Граф сам не может ничего сделать, поскольку у него слишком мало воинов, и он просил моей помощи. Я не могу ему отказать. – В тоне императора появились примирительные нотки – Гвеснер, покорённый умом приёмного сына, испытывал к нему большое уважение. – Он всегда был предан мне и оказал уйму услуг, а два его сына – если помнишь, Гранмар и Кормак – были со мной при Эмвеле. И сейчас ему требуется срочная помощь.

– Вам нет нужды просить, ваше величество, – ответил Риган. – Вы можете приказывать.

– Я не хочу приказывать, Риган.

– Я выполню ваше желание. – У Сорглана отлегло от сердца. – Кто этот человек, который похитил девушку? Что-нибудь о нём известно?

На некоторое время в комнате сгустилось молчание. Герцог переводил глаза с императора на графа и обратно. Взгляд у него был непроницаемый, а терпение, явно, безграничное.

– Это мой старший сын, – с тяжёлым сердцем ответил Сорглан.

– А девушка – ваша дочь? И вы боитесь, что с ней случится что-нибудь плохое?

– Я не боюсь этого. Я в этом уверен. – Граф встал, и голос его зазвенел металлом. – У Скиольда нет ничего святого, и поведение у него, как у человека вне законов, понравилось – взял. Скиольд опасен.

– Вы обращаетесь ко мне за помощью, но вы понимаете, что, если этот человек будет найден, то обезопасить его, возможно, придётся самым простым способом?

– Понимаю. Я отрекаюсь от него. Он мне не сын.

– Что ж… – произнёс император. – Двух свидетелей достаточно. Я слышал твои слова.

В углу, прижавшись к спинке кресла лицом, исступленно и сдавленно рыдала Алклета.

Риган пожал плечами.

– Расскажите мне всё, что знаете о нём – куда он мог направиться, где обычно обитает, где бывает, сколько у него людей.

Сорглан начал говорить. Он старался не слушать затихающих всхлипов жены и не смотреть в её сторону, но между ними после стольких лет совместной жизни уже воздвиглась неразрывная связь. Граф Бергденский вполне осознавал, что Алклета плачет не о том Скиольде, которого наверняка тоже не могла простить, а о том, которого кормила грудью и который цеплялся за её шею, когда был ребёнком. Он знал, что жена рыдает, снедаемая помимо того и ужасом за дочь, потому что знает, во что превратился её малыш и на что он способен.

Риган развернул на столе огромную, очень подробную карту и жестом пригласил Сорглана подойти поближе.

– Вы должны мне помочь.

Сорглан нагнулся над картой. Она была сделана прекрасно – ярко, чётко и очень наглядно. Материалом для неё послужила самая лучшая бумага из тех, которые изготавливались в соседнем государстве. Кто-то называл ту страну Вельхией, кто Вельдландом, уроженцы же её именовали свою родину Миром. Это