— «Хаммер», — подсказала я.

— Точно, «Хаммер».

Я устроилась на корточках, привалившись спиной к дереву.

— У вас закурить не будет? — спросила я виновато.

— Закурить-то есть, только вам такие не подойдут.

— Мне без разницы.

Он протянул мне сигарету и коробок спичек.

— Ну, я пойду. Крикните, если что, я тут в будке украйнего дома.

— Спасибо, — сказала я ему вслед.

Я сидела, курила, зябко ежась, и думала о Лукьянове. Что онтам говорил о пенсии? Работа у него скверная, и на пенсию с нее не выходят? Онк своей пенсии готовился. Может, даже не один год. Купил участочек, домпостроил. С подвалом, а в подвале лаз.

Спустишься в этот самый лаз, а выйти можно уже в лесочке. Аеще имелся ледник, где удобно хранить все, что угодно. Труп, к примеру… Надополагать, свой собственный. Главное, повесить на него медальон и позаботиться отом, чтобы труп разнесло на куски. Когда в ход идут гранаты, это нетрудно.Можно еще гранату оставить, чтобы лаз засыпало. Как говорится, концы в воду.Компромат Лукьянову был без надобности, и в нашем городе он появился, зная ссамого начала, чем все это кончится. Он ведь на пенсию собрался, оттого иФилиппова убил, чтобы мальчики понаехали и устроили на него охоту. Он послалменя к Валентину, точно зная, что я попаду к ним в руки. Рассчитывал, что мнеразвяжут язык и я приведу их сюда. А я своим дурацким молчанием едва все неиспортила. Пришлось все начинать заново. Очень может быть, что сам Лукьянов инамекнул ребятам, где его следует искать, хитро так намекнул, чтобы не вызватьподозрений. И меня за диском отправил, чтобы я не смогла помешать осуществлениюего грандиозного замысла. Убивать меня, наверное, он все же не хотел, но и не ссобой же брать? Зачем? Где-нибудь возле теплого моря Лукьянов весело скалитзубы и думать не думает, что я… Я прижалась затылком к шероховатому стволу изасмеялась. Главное, убедить всех, что тебя нет. И его нет.

Я опять засмеялась и покачала головой. Тагаева навернякапосетили те же мысли. Не зря он здесь объявился.

Я уткнулась лицом в колени, посидела так некоторое время,потом поднялась и побрела к машине.

И опять пошли дни, похожие друг на друга, как братья-близнецы.Днем я все больше спала, а по ночам бродила по улицам, потому что ночейбоялась. Очень подмывало сделать глупость, взять да сигануть с третьего этажаголовой вниз. Но Сашке это вряд ли бы понравилось, ему и ночные прогулки былине по душе, правда, он терпел.

Ко всему можно привыкнуть, к дурацким мыслям тоже. И япривыкала. В Новый год каталась с Сашкой с горки, выключив мобильник, чтобыненароком не нагрянули в гости друзья. Я сейчас не подходящий компаньон длявеселых праздников. Потерпите, ребята, все встанет на свои места, и я вновьвольюсь в ваши ряды. «Ну вот, — думала я, вышагивая по заснеженнойулице. — Теперь все довольны. Те, кто остался в живых, я имею в виду. Дед,сообразив, что его друзья имеют слишком большое влияние на Никитина, убрал егочужими руками, заодно избавился и от Лукьянова. Теперь с компроматом на дружковон имеет возможность диктовать им условия. Тагаев станет депутатом. Дед поэтому поводу разразится гневной речью, и они продолжат пудрить гражданам мозги.Ларионов в большой чести у Деда, человек, на которого можно положиться. Воттолько Светлана… Она была права, когда говорила: вы меня поймете… Я еепонимала. Поставить на кон все ради любви, которой не было. Рискнуть ипроиграть. Прости, что не оправдала твоих надежд. В этой игре у меня не былошансов. Ведь я, как и ты, все-таки верила…»

Январь выдался морозным, а жизнь потихоньку налаживалась. Ячитала Сашке словари, устроившись у камина, он смотрел на меня умными глазами,а когда я начинала реветь, тоненько поскуливал и лизал мне руки.

Однажды ночью в тишине квартиры прозвенел телефонный звонок.Я сняла трубку, удивляясь, кому это приспичило в такую пору, но на другом концепровода молчали.

— Ну и долго будем дурака валять? — разозлилась я,подождала еще немного и швырнула трубку. А потом покрылась липким потом,сползла на пол, таращась на телефон.

С той ночи я боялась выходить из дома, ведь мобильный у менясменился, а мне все казалось, что, как только я уйду, он непременно позвонит. Яждала, а когда он позвонил, не смогла вымолвить ни слова. Что мы могли сказатьдруг другу? Он молчал, и я молчала, только сердце билось так, что того глядиразорвется, а когда я, собравшись с силами, хотела что-то произнести, уже пошлигудки.

И я опять ждала, ни во что не веря и ни на что не надеясь, ион позвонил. Ночью. Должно быть, ему не спалось ночами, как и мне.

— Это ты? — спросила я, боясь, что вот сейчас онбросит трубку, и услышала:

— Я.

Меня била дрожь, дыхание перехватывало, и я спросилаглупость:

— Где ты?

— Возле твоего дома, — хрипло ответил он. Голосбыл чужим, слова он произносил с трудом, словно и ему было трудно дышать.

— Господи, — прошептала я и бросилась к двери,распахнула ее и увидела Тагаева. Ноги у меня подкосились, я бы рухнула на пол,не подхвати он меня на руки.

— Девочка моя, — прошептал он с такой мукой, чтовсе поплыло у меня перед глазами, пнул ногой дверь, она захлопнулась, а онуткнулся лицом в мои волосы, жарко шепча:

— Все хорошо. Я с тобой, я всегда буду с тобой.

В ту ночь я кричала от отчаяния, а он думал, что от счастья.

Под утро он уснул, лицо у него было умиротворенным и дажесчастливым. Я осторожно выбралась из постели и пошла на кухню. Заварила кофе,стояла с кружкой у окна и смотрела, как падает снег. Просеменил Сашка, потомпослышались шаги, и вошел Тимур.

— Ты чего не спишь? — спросил он как-тонеуверенно.

— Снег идет, — улыбнулась я.

— Снег, — повторил он, обнял меня и сказал:

— Я тебя люблю.

— И я тебя.

Мы пили кофе из одной кружки, смотрели в окно и улыбались.Мир за окном был белым-белым, такое чувство, словно заново родился.

Тимур не захочет, чтобы я узнала о том, что Лукьянов жив, ибудет молчать. Он будет молчать всю нашу жизнь. А это значит, что Лукьянов вбезопасности.

И сказал господь: кто имеет, тому дано будет, а кто неимеет, у того отнимется и то, что он думает иметь.