словам Мемнона, столь же жестокую смерть (Клеарх пал от руки убийцы, а Сатир вынужден был отказаться от власти вследствие ужасной болезни), то Тимофей в изображении историка представляет собой образец добродетельного и благородного правителя, которого называли в народе не тираном, но благодетелем и спасителем (Memn., 3, 1).

Такое противопоставление обеспечивало, надо думать, необходимый эффект, однако автор в данном случае неизбежно сводил все к характеристике героя; поэтому общее положение Гераклеи в эпоху тирании охарактеризовано совершенно недостаточно, и если социальная политика Тимофея получила некоторое освещение, то социальная политика Клеарха осталась совершенно незатронутой автором; о ней можно судить лишь благодаря Юстину (XVI. 3-5).

С 4 по 25-ю главу источником для Мемнона служил Нимфид, один из крупнейших гераклейских историков, бывший одновременно государственным деятелем (последняя четверть IV в. — первая половина III в. до п. э.)[729]. Нимфид находился в числе гераклейских эмигрантов, которые выехали из Гераклеи около 363 г. в связи с изгнанием тираном Клеархом массы аристократов; его отец, как можно судить по приведенному у Мюллера выражению из письма Хиона[730], находился в родстве с тираном. В конце концов Нимфид возглавил эмигрантов, когда они в 281 г. решили возвратиться на родину (Memn, 11). Из биографии Нимфида видно, что те части его трудов, которые касались тирании, должны были быть резко тенденциозны и отличаться открытой враждебностью к тирании. Источниками Нимфида в данном случае, наряду со старинной историей Гераклеи неизвестного автора, использованной и Эфором (уделившим значительное внимание Гераклее) и Теопомпом, послужила скорее всего памфлетная литература, возникшая в среде гераклейских эмигрантов-аристократов.

По-видимому, наиболее резкому осуждению Нимфида подвергались первые гераклейские тираны, Клеарх и Сатир. Надо полагать, что также он относился и к Дионисию, в правление которого эмигранты дважды пытались возвратиться на родину и уничтожить там тиранию (Memn., 4). Они обращались за помощью сначала к Александру, затем к Пердикке, и все это должно было происходить уже на глазах Нимфида. Тем не менее историк должен был сохранить в отношении Дионисия и известную объективность, так как именно этот тираны был основателем гераклейской державы, за восстановление и сохранение которой Нимфид боролся после своего возвращения в Гераклею в 281 г. Надо полагать, что сразу по возвращении Нимфид зарекомендовал себя искусным дипломатом, так как, как раз в этот период Гераклея смогла успешно использовать междоусобицу в Вифинии (см. стр. 291, прим. 1). Судя по Memn., 24, Нимфид сумел договориться с галатами, совершившими свое очередное нападение на Гераклейскую область, употребив наиболее действительное в подобных обстоятельствах средство — золото.

Тенденциозность труда Нимфида выступает особенно ярко в тех случаях, когда он пытается представить, будто Гераклея процветала и благоденствовала до тирании и граждане ее пользовались всеми благами демократии (Memn., 9), тогда как на самом деле установление тирании было обусловлено острейшим социальным кризисом в государстве, причем до этого власть находилась в руках олигархов (Iust., XVI, 4). Изображенная Нимфидом (Memn., 9) картина демократического строя Гераклеи, вновь восстановленного с падением тирании, должна соответствовать по непосредственно времени до захвата власти Клеархом, по средним десятилетиям V в., когда Гераклея действительно имела демократическое устройство. В связи с этим лозунг борьбы с тиранией, провозглашенный гераклейскими эмигрантами (достаточно вспомнить обращения эмигрантов к Александру и Пердикке), скрывал в действительности стремление олигархов вернуться к прежнему господству.

Как видно из Memn. 11, Нимфид по возвращении эмигрантов в Гераклею счел невозможным требовать возмещения материальных потерь, понесенных эмигрантами в период господства тиранов, хотя он и советовал своим друзьям перед тем, как они решились возвратиться в родной город, выступить с подобными требованиями. Этот отказ аристократов от старинных, но давно утерянных привилегий может быть объяснен, конечно, тем, что, возвратившись из изгнания, эмигранты смогли воочию убедиться в крепости и устойчивости положения демоса, ставшего со времен первых тиранов владельцем земель изгнанных аристократов. Пойти против этого порядка означало бы разжечь гражданскую воину, из которой вряд ли вышла бы победительницей кучка эмигрантов: Нимфид это хорошо осознал и, видимо, предостерег своих сотоварищей. В результате этого в городе, по словам Мемнона (11) установилось полное согласие.

Труд Нимфида о Гераклее был доведен, вероятно, до событий, связанных с описанным у Memn. 24, набегом галатов и дарами Птолемея III Эвергета Гераклее (25,1). В тех частях этих глав, где Мемнон обращает внимание на вифинские дела, он мог использовать какое-либо сочинение по истории Вифинии или вообще местные вифинские источники.

Достоинством IX-XIV книг хроники является использование автором ряда ценных документальных источников. К числу таковых безусловно принадлежит приведенный Мемноном текст договора Никомеда I Вифинского с галатами (Memn., 19). С 25-й главы (за исключением первого ее абзаца) источник Мемнона меняется. В 25-й — 26-й главах на общем фоне краткого обзора событий римской истории от основания города до войны римлян с Антиохом III (25) рассматриваются столь же бегло отношения гераклеотов с римлянами, увенчавшиеся договором о дружбе и союзе между этими двумя государствами (26). Можно предполагать, что в данном случае Мемнон при общем своем незнакомстве с римской историей воспользовался чьим-то трудом по истории Рима от основания города, а для характеристики гераклейских дел довольно неумело использовал надписи, возможно, также материалы гераклейского государственного архива, находившегося в храме Зевса (26). Следы использования надписей можно заметить в рассказе о письмах, которые гераклеоты получали от Сципионов, Луция и Публия, а также от Эмилия Павла. Незнанием и неумением обращаться с материалом следует объяснить нелепые хронологические перестановки в главе 26-й: в ответ на посольство гераклеотов к римским стратегам (Сципионам) они получают письмо от Эмилия Павла.

Общий ход развития римско-гераклейских отношений можно восстановить по данным Полибия и Тита Ливия об этом периоде римской истории, а также по важному эпиграфическому документу — письму римского консула к гераклеотам (C1G, II, 3800).

В главах 27-29 сохранились следы использования местного источника, причем между 28-й и 29-й главами существует большой пробел (почти в 100 лет) а, кроме того, допущена хронологическая перестановка: события 27-й и 28-й глав — осада Гераклеи Прусием I и набег галатов — имели место, как говорит сам автор, до перехода римлян в Азию[731], но они помещены после описания римско-гераклейских отношений. Это только доказывает слабое представление Мемнона о гераклейских событиях II в.; во всяком случае, в распоряжении Мемнона уже не могло быть труда, подобного истории Нимфида.

Начиная с 30-й главы, Мемнон писал хронику в ином плане: преимущественное внимание уделено истории Митридатовых войн. Здесь источниками могли быть συγγραφεϊς о которых упоминает Страбон, а и тех частях, где речь идет о