– Ой, да ну их. Во-первых, всех этих «Маэстро», «Миллион алых роз» и «Старинные часы» я и без всякого интернета помню, хотя, сама понимаешь, люблю и слушаю я совершенно другую музыку, но есть такие песни, которыми мы дышали и питались вне зависимости от того, хотели или нет, а теперь состоим из них, как рыба из воды… А во-вторых, к чёрту, к чёрту старых кумиров да потрёпанных идолов.

– Ты прав, Вася, посмотрела я на Борисовну вблизи, мало не показалось.

Однако распространяться о великой певице Инна не стала, резко ушла в сторону свободы выбора, важность которого многие недооценивают. Если смотреть изнутри шоу-бизнеса, то всё, что делают народные артисты, – колотят бабки, и оно всё к этому сводится, поэтому непонятно, при чём тут мы, если деньги им идут, а не нам. Это они же нам должны ещё и приплачивать – за то, что тратим на них время своего драгоценного существования, интересуемся их «личкой» и сплетнями за «светскую жизнь».

Интернет учит, что предложение, многократно превышающее спрос, повышает важность выбора, когда можно выбрать то, что реально нужно, а не навязано с помощью скандалов и не продавлено изощрёнными рекламными технологиями.

– Вот из всех спектаклей, идущих в Москве, ты выбрал «Собачье сердце», потому что тебе интересно было сравнить вашу инсценировку со столичной, такова твоя реальная духовная потребность, Вася. А когда я первый раз попала в Москву, то мне по большому блату достали билеты в модный «Современник», на спектакль про покушение на Ленина. Других билетов не было, я пошла на то, что было. Там в финале хором пели «Интернационал», и пели плохо, а затем зал «в едином порыве» вставал… Сегодня я ни за что бы не пошла в «Современник», потому что это плохой, мёртвый театр…

Инна вновь повторяла чужие слова, ложившиеся на её мимику тенью незримого человека; пошёл дождь, превратив стекляшку в аквариум, мимо которого текли озабоченные, пучеглазые рыбы.

Затем рыбы за стеклом стали глубоководными: спустился вечер. Пока шёл ливень, в запотевшую стекляшку набилась масса колоритных бродяжек, за которыми Вася успевал подглядывать. Инна плавала в выпитом пиве «по-братски», вообще без стеснения. С какого-то времени они стали вместе ходить в туалет, синхронно выходить для перекура, вместе отбиваться от попрошаек («Вам свиных шкурок для собачки не нужно?»). Дождь закончился, толпа рассосалась, Вася и Инна остались за угловым столиком в одиночестве и уже курили здесь, никуда не отлучаясь (помятый хозяин за барной стойкой сам смолил не переставая, из-за чего в аквариуме установился тяжёлый, шинельного цвета банно-сигаретный смог). То пьянея, то трезвея, как на американских горках.

Продолжая тему свободы выбора, Инна, гордившаяся своей аполитичностью, спросила, когда Вася в последний раз смотрел программу «Время». Да, кажется, в армии: Вася всё никак не мог вспомнить когда – премьера в «Полёте» затмила и более важные материи. Ну да, будучи сверхсрочником, Вася вынужден был ежевечерне смотреть официальные теленовости, так как в расписании казармы был такой важный пункт коллективного отдохновения – «Просмотр программы „Время“», когда рота рассаживается в казарме перед ящиком, кто-то подшивается, кто-то пишет письма на родину или же мирно дремлет, однако просмотр, ну да, обязателен.

– Я тоже смотрела программу «Время» каждый вечер, пока на советском телевидении был только один канал. Теперь я смотрю только «НТВ», потому что оно умное и надёжное. Я могу переключить на «Вести», но программу «Время», с Анжелой Дэвис и Луисом Корвалолом, я наелась в советском детстве, и, пока Дума не примет специальный законодательный акт, заставляющий меня смотреть «Время», я этого делать не стану. Ни за какие деньги. Не всё деньгами измеряется, Васятка!

Васятка поддакнул, что, разумеется, в курсе: самоуважение гораздо больше ценится и новое время превратило управление своим выбором в вид актуального искусства. Это заметно в громадных столичных супермаркетах, где люди предаются шопингу с таким чувством ответственности, с каким творцы пишут романы или оперы. Но Инна, окончательно опьянев («…ты точно не опоздаешь в Шереметьево?» – постоянно переспрашивал её Вася) стояла на своём – если в интернете есть всё и даже больше, то ты сам решаешь, какая информация для тебя существует, а какой ты никогда и ни при каких условиях пользоваться не станешь. Потому что если на каком-то сайте тебя обманули или обошлись невежливо, найдётся десяток другой (если не сотня-другая) альтернативных поставщиков информации. А ты, как король, сидишь на троне всей этой информационной пирамиды, выбирая самые нетоксичные и качественные продукты.

Например, песни военных лет в исполнении Инны Бендер («да-да, записала я и такую программу, пока она не пользуется успехом, но, думаю, ещё не вечер… к тому же в Израиловке очень много наших ветеранов…») или романсы, разумеется тоже исключительно в её эксклюзивном исполнении, отличающемся особой тщательностью подхода и филигранностью отбора.

– Я тебе даже больше скажу – наше время запомнят не как время развала СССР, невелика потеря, империи гибли и раньше, но как эпоха начала глобальной сети, все плотнее и плотнее связывающей мир в единое целое. И это небывалое явление, которого никогда не было раньше, за исключением разве что изобретения книгопечатанья, телеграфа и радио. Причём далеко заглядывать не надо – всё случится на нашем веку, вот увидишь, Васятка. Поговорим об этом с тобой в следующем тысячелетии…

– Да-да, тем более что до Миллениума уже не так и много осталось – всего каких-нибудь семь лет…

– Ну, проскользнут – не заметишь…

– Сама не заметишь, да, кстати, не пора ли тебе «пора»?

На посошок пить не стали, так как эмиграция – дело серьёзное, в аэропорту, заполняя бумаги, важно ничего не перепутать. Инна попросила братку Васятку не провожать её, вероятно надеясь, что к трапу ей дочелюбивого Маркушу подадут, долго обнимались на пустом перроне Комсомольской, не способные разлепиться, пели, разумеется, «дам приказ ему на запад, ей – в другую сторону», плевались по сторонам, клялись в вечной любви (мало ли что, думал Вася, вдруг и правда завтра война окажусь в Израиле, будет где на первое время перекантоваться. Наконец ему надоело, он сказал Инне «до свидания», и та, как-то по-взрослому, устало и мудро, но при этом с лукавым подтекстом пропела: «Песне ты не скажешь до свиданья, песня не прощается с тобой…»

Заскочив в очень кстати распахнувшиеся перед самым её носом автоматические двери. Больше Вася никогда её не увидел, а обещание обнять Пушкарёву и поцеловать Тургояк выполнил наполовину. Покуда ехал на Рязанку, пиво плескалось в нём у самого горла, и теперь уже он сам чувствовал себя аквариумом, которому ни в коем случае нельзя нагибать голову, иначе польётся.

Встреча с Инной, случайная и, казалось бы, поверхностная, привела Васю к важным решениям. Касались они, конечно же, не интернета, в необходимости которого Бендер его не убедила (сами с усами), просто со всей очевидностью пьяный Вася увидел (а протрезвев, убедился в правоте хмельных выводов), что с «Полётом» следует закругляться. Охота за Катей вышла бесплодной и ни к чему не привела, да и не могла привести, пора возвращаться к Марусе. Семыкин в таких случаях говорил многозначительно: «от добра бобра не ищут…»