На его лице вспыхивает надежда, что мы сможем провести вместе лето, как это было в прошлом году, когда я по уши влюбилась в него, Вайоминг и эти чудесные места. Мне бы очень хотелось вновь пережить с ним эти моменты, порыбачить на озере, сходить в поход в горы, пособирать чернику, поплавать по реке Хобек, отправиться в сплав по Снейк-Ривер. И каждое это место отметить поцелуями или прикосновениями, но в этот раз я уверена, что все должно быть не так. Потому что прошлое не вернуть.

Я смотрю на траву под ногами, на свои белые сандалии и ботинки Такера.

– Нет. Билли решила, что мне лучше уехать куда-нибудь, чтобы отвлечься от грустных мыслей.

– Отличная идея, – тихо говорит он.

– Так что я еду в Италию с Анджелой.

– И когда?

– В понедельник.

Это послезавтра. И я уже собрала вещи.

Такер кивает, будто и не ожидал ничего другого.

– Ну, может, это и к лучшему.

Между нами повисает тишина.

– Но я вернусь сюда на пару недель перед учебой. Ты же будешь здесь?

– Да.

– Хорошо.

Он смотрит на меня сверху вниз, и в его голубых глазах светится столько печали, что у меня сжимается сердце.

– А завтра? Ты свободна?

У слова «свободна» так много значений.

– Да, конечно.

– Тогда заезжай за мной прямо с утра, – говорит он. – Сходим прогуляться напоследок.

И даже сейчас я не нахожу сил сказать ему «нет».

Такер решает отвезти меня в Гранд-Каньон Йеллоустона. Он не такой величественный, как Гранд-Каньон, но зато близко. А еще здесь есть место, где можно встать почти у самого водопада, которое, как сказал Такер, мне очень понравится. (И он не ошибся.)

Но по дороге домой из «Ленивой собаки», где я высадила Такера, мне приходится съехать на обочину. Мне хочется вернуться назад и растянуть этот день до бесконечности, но у меня остались лишь воспоминания, которые уже размываются. Поэтому я сижу в своей машине на обочине дороги и вспоминаю, как Такер смотрел на меня, когда мы стояли у перил у самого водопада и любовались переливающейся радугой от брызг. А затем он сказал: «Боже, как же я хочу тебя поцеловать». И я ответила: «Так чего ты ждешь?»

Посмотрев мне в глаза, он прижался губами к моим губам. И это был самый сладкий поцелуй в мире, страстный, но не напористый, а невероятно нежный. От этого чувства во мне взревели сильнее, чем грохот водопада за спиной.

А затем я открыла ему свое сердце. И его чувства наполнили меня. Он любит меня так сильно, что даже мысль, будто это поцелуй походил на прощальный, причиняла боль. Он не хотел меня отпускать. Хотел сражаться за меня. Каждая клеточка его тела призывала его бороться, но он не знал как. И тогда он решил, что, возможно, самое настоящее доказательство его любви – отпустить меня.

В тот момент мое сердце воспарило от понимания, что Такер любит меня, несмотря на все произошедшее с нами. Я изо всех сил старалась не призвать венец, потому что сияние наполняло меня, прорываясь сквозь кожу от избытка эмоций.

Но через несколько мгновений, крошечных мимолетных мгновений, он отстранился. Отступил.

А затем направился к машине. Мне хотелось остановить его. Вернуть обратно.

Я могла бы убедить его, что это не прощание. Могла бы сказать, что он должен сражаться за меня. Что я тоже люблю его. Но тихий голос внутри нашептывал, что Такер был прав, когда сказал вчера, что это к лучшему. Он заслуживает большего, чем я смогу ему дать. Заслуживает нормальной, человеческой девушки, такой, как Эллисон Лоуэлл. Заслуживает счастья.

Так что я не стала останавливать его, и мы молча ехали обратно, пытаясь убедить самих себя, что поступаем правильно.

Когда я возвращаюсь домой, на крыльце меня поджидает папа. А стоит мне припарковаться на подъездной дорожке, он встает и подходит к машине.

– Не выходи, – говорит он. – Я хотел бы кое-куда с тобой съездить.

Он открывает дверь, а я вновь завожу машину. Но когда папа забирается на пассажирское сиденье и пристегивает ремень безопасности, у меня возникает ощущение, какое было в автосалоне в Айдахо-Фоллс, потому что я не знаю, чего он от меня хочет. И ко всему этому примешивается его фирменный коктейль радости.

– Ладно, куда едем? – спрашиваю я.

– В сторону города.

– Хорошо.

Я выруливаю на дорогу. И мы едем в тишине, потому что я не знаю, что ему сказать. В последний раз я видела его на выпускном, но он не смог задержаться надолго. И у нас не было возможности поговорить. А до этого я видела его у маминой кровати в день ее смерти.

И хоть у меня столько всего крутится в голове, и большая часть из этого вопросы, но мне кажется странным начать задавать их.

Мама в порядке? Куда она отправилась? Ты был с ней все это время? Где она сейчас? Скучает ли она по мне? Услышит ли она меня, если я попытаюсь заговорить с ней? Она присматривает за мной?

Я еду так медленно, что машина позади нас начинает сигналить, а затем обгоняет меня, едва не задев встречную машину.

– Безумные калифорнийские водители, – говорю я, заметив номера парня, прежде чем он скрывается вдали. – Постоянно куда-то торопятся.

Когда мы добираемся до города, папа просит свернуть на дорогу, ведущую к Национальному парку Гранд-Титон, по которой я миллион раз ездила с Такером.

– Сколько стоят билеты в парк? – спрашивает папа.

– Расслабься. У меня есть сезонный пропуск.

Папу явно радует, что его дочь так уважительно относится к природе. Мы преодолеваем длинный, извилистый поворот, и перед нами неожиданно открываются горы, омытые красными и золотистыми лучами. Солнце только что спряталось за них, и вскоре совсем стемнеет.

– Остановись здесь, – просит папа, когда мы добираемся до живописной площадки.

Я послушно сворачиваю на обочину и паркуюсь. А когда мы выходим из машины, следую за папой в высокую траву. Отойдя на несколько шагов от дороги, он замирает и смотрит на горы.

– Как красиво, – говорит он. – Никогда не видел эти горы под таким углом. Невероятный вид, не правда ли?

– Да, они красивые, папа.

Но мне все еще непонятно, зачем мы сюда приехали.

Он поворачивается ко мне, выгнув бровь.

– Ты не отличаешься терпением, да?

Мои щеки тут же краснеют.

– Да. Прости. Я просто подумала, что ты хотел мне что-то показать, а эти горы я уже видела. И не раз.

– Но ты не видела этого, – говорит он.

И прежде чем я успеваю что-то сказать, он кладет мне руку на загривок. Что-то меняется вокруг нас, а воздух сгущается. У меня закладывает уши. А затем охватывает ощущение быстрого подъема, как бывает в некоторых лифтах. И все это заканчивается головокружением.