Как сказал он, так и сделалось: солнце в небесах замерло. А поскольку солнце никуда на самом деле не двигается, и его бег по небесам есть лишь иллюзия, что порождается вращением земным, то пришлось ради такого дела Земле остановиться. А как встала Земля с размаху, мгновенно вращение в тыщу семьсот вёрст в секунду погасив, так и сдуло с неё и Шлёпу, и воду, и траву, и судейских с толпой на площади, и саму площадь, и город и вообще всё на свете. Всем разом каюк настал, и закончилась симуляция номер 3083.

…В воздухе еще некоторое время мерцали остатки проекции, похожие на хлопья белого снега, летящего куда-то в свете рыжего уличного фонаря. Бруне прочистил горло, отхлебнул воды из графина, и сказал:

- У меня там таких симуляций – сто лет можно смотреть. И везде одно и то же: либо горе от ума, либо, вот как тут, счастье от тупости. Этот экземпляр вообще удивительно долго прожил, хотя закончил, конечно, эпично. А представьте себе: такие способности генералу Кутюге? Или королю Мразишу? Ага? Не-е-е-е-ет, мы либо вмешиваемся в работу мозга, либо этот самый мозг разнесёт всё вокруг себя в клочья.

С места поднялся высокий сутулый старик; его короткая козлиная бородёнка тряслась от возмущения, карие глаза метали молнии, а узловатые, но всё ещё крепкие пальцы яростно сжимались в кулаки.

Артур Вильштейн, тёзка Мерлина и адская заноза в коллективной заднице научной когорты, водрузил на нос сложный оптический прибор – помесь очков и бинокля, начинённый также всевозможными сканерами, эфир-линзами и прочими наворотами, поднял руку, создавая перед собой голосовой усилитель (что, вообще-то, в этом зале строго запрещалось), и возмущённо заорал:

- Бруне! Мы же обсуждали этот вопрос миллион раз! Мы можем как угодно экспериментировать с общественными моделями – общество, в конце концов, само что только с собой не делало! Но лезть своими пальцами под крышку черепной коробки, вмешиваться в саму человеческую природу…

- Должно и нужно. – Тихо сказал Мерлин.

Сказал-то он тихо, но услышали его все; за столько лет слух присутствующих в этом зале настроился так, чтобы подмечать малейшие нотки недовольства в голосе шефа. Мерлин был не особо злым, но намеренно злить его точно не следовало. А у Вильштейна, судя по тону главы Квадриптиха, это только что получилось.

- Ты, Артур, говоришь, что мы не должны совать свои пальчики в человеческую природу? – Мерлин рассеяно постучал ручкой по столешнице. – А с какого такого ляда – не должны? Мы заседаем в этом зале уже семьдесят третий раз, и всё по одному и тому же поводу. Мы – так уже вышло – можем глобально изменить общество. Не пушками и революциями, а мягкой силой. Инструменты у нас есть. Такой случай выпадает один раз на сто миллионов лет в ста миллионах миров, и я думаю, что сильно занизил цифры. Мы ничего не хотим для себя – у нас и так всё есть. Мы хотим, казалось бы, простой вещи: чтобы люди перестали грызть друг другу глотки, установили между собой хотя бы нейтральные взаимоотношения, и начали работать над тем, как превратить свой мир из отхожей дыры в нечто более-менее сносное.

- Артур, послушай…

- Нет, это ты послушай!

Мерлин встал с кресла.

Весь остальной зал в кресла вжался, явно жалея, что у них отсутствует ручка экстренного катапультирования.

Артур-Зигфрид был явно чем-то раздосадован. Вот только чем?

- Человек рождается в мире, где правит бал энтропия. Рождается для того, чтобы кое-как протянуть лет семьдесят – это если повезёт – и помереть, так ничего толком и не поняв ни про жизнь, ни про себя. Хотя, скорее всего, его доконают вирусы, бактерии, упавшее дерево или голодный медведь. А то и просто сила гравитации: люди очень плохо плавают и крайне недалеко летают. Но, скорее всего, человека, так или иначе, сведёт в могилу представитель его же вида. Войны. Убийства. Кровь и золото – и ни хрена не меняется уже несколько тысяч лет.

Мерлин рухнул в кресло, извлёк из воздуха портсигар, и закурил. Зал напрягся ещё сильнее: если старик тянулся за сигаретой, значит, дело пахло керосином.

- Пять миллионов лет назад какие-то грязные обезьяны залезли в эфирную аномалию и обрели разум. И сейчас мы отличаемся от этих обезьян… да, практически, ничем. Жадность, стремление набить брюхо, размножиться и пережить соседа – вот основа пресловутой «человеческой природы», Артур! Меньше процента человеческой популяции хотя бы пытается создавать нечто новое, меньше полупроцента имеют коэффициент интеллекта чуть выше, чем у морской свинки! Твоя пресловутая «человеческая природа» – просто огромная тачка с эволюционным перегноем, из которого иногда вырастают розы. Но розы преходящи и цветут редко, а вонь от тачки вечна и неизбывна. Мириады обезьян-инвалидов калечащих своих детёнышей по образу и подобию своему тянут и тянут за собой огромный хвост ментального амбре, и наша задача – именно задача, в инженерном смысле этого слова – исправить это раз и навсегда.

Мерлин затянулся, одним махом докурив оставшуюся треть сигареты, влепил окурок в один из пюпитров и медленно обвёл взглядом притихший зал. Из зала долетели шепотки облегчения; непонятно было, почему старик так разошёлся, но уже стало ясно, что в пепел он никого обращать не будет.

- Я расконсервирую лаборатории «Локсли». В частном порядке. – Мерлин устало вытер пот со лба рукавом мантии, и рухнул обратно в кресло. – Можете начинать выть, что у нас тут автократия, но я никого не призываю присоединяться к проекту насильно. Кто хочет, добро пожаловать. Можете поднимать руки – Бруне, запиши, пожалуйста, кто с нами… Ага… Ага… Почти половина Когорты. Ну, я так и думал… Вопросы?

Вильштейн, было, открыл рот, но Мерлин щелчком разбил висящее у того перед носом заклятье-звукоусилитель.

Сухой поджарый колдун в стильной чёрной мантии с карминовым подбоем поднял руку.

- Да, господин Риддл?

Томаш Риддл, заведующий кафедрой Чёрного колдовства и прикладной некромантии аккуратно поправил свои подкрученные тонкие усики, и спросил:

- Артур, ты знаешь, что я всегда топил за проект «Локсли». Но мы заморозили его по определённой причине. Эксперименты на мышках и обезьянках закончены, нужно двигаться дальше.

- Мы двинемся дальше. – Мерлин шумно вздохнул, успокаиваясь. – Человеческий мозг. Интенсивное развитие неокортекса, модификация системы гормонального управления, влияние на нижние слои ауры, расширение колдовского потенциала, и далее по списку. Эволюция будет лепить