Он взял со стола нож с ручкой из слоновой кости для открывания конвертов и разрезал пакет. Теперь он чувствовал себя смелее.

«Здравствуй, дорогой Рекс!

Как ты поживаешь, мой милый деверь? Граф приехал в город на прошлой неделе, тогда же приехали Шон с Элеонорой и их мальчики. Вирджиния, Девлин и их дети должны приехать со дня на день. Нед и Майкл снова большие друзья. Они то и дело ворчат и сердятся: оба хотят, чтобы с ними был их предводитель Алексей, но Клиф и Аманда приедут только через неделю или около того. Рогану уже три года. Он похож на свою мать — такой же отчаянный сорванец. Что еще хуже, он все время бегает за моим Чезом: должно быть, считает его идеальным предводителем! В доме полный хаос, но это чудесно. Мы скучаем без тебя. Я пишу это письмо, чтобы попросить тебя приехать немного раньше, чем было запланировано. Есть ли какая‑то вероятность, что ты сможешь это сделать? Не говори мне, что ты очень занят приведением в порядок своего имения!»

Рекс поневоле улыбнулся, но его глаза стали влажными. Действительно, когда в Хермон‑Хаус собирается только половина семьи, там уже начинается полный хаос. Но он был согласен с Лизи: это чудесный хаос, потому что его создают дети — очень много счастливых, непослушных и симпатичных детей. Он горячо любил всех своих племянников и племянниц и обычно с нетерпением ждал дней, которые проводил вместе с ними. Эти дни всегда были для него горькими и сладкими одновременно. Он был единственным холостым мужчиной в своей семье, а вокруг него было так много любви. В такое время он иногда пытался представить себе, что это такое — иметь любящую и верную жену. А еще он думал о Стивене, который рос без своих двоюродных братьев, теток, дядей, деда и бабушки. Теперь ему стало очень больно от этой мысли. И он твердо решил, что будет приводить Стивена в гости в Хермон‑Хаус, даже если не сможет признаться, что он — отец Стивена.

Он стал читать дальше — и мгновенно похолодел.

«Вот настоящая причина того, что я тебе пишу: я очень беспокоюсь за Бланш Херрингтон. Тайрел и я совершенно сбиты с толку. Мы до сих пор не можем понять, почему после того первого письма не получили от тебя ни строчки. На следующий день после того, как Бланш вернулась в город, мы пришли к ней с визитом, надеясь, что она порадует нас новостями о тебе. Но, увы, она ничего не сказала. Так что совершенно ясно: помолвки, о которой ты писал, больше не существует. Я не сую свой нос в чужие дела и знаю, как ты оберегаешь свою личную жизнь. Но я знаю, что ты должен был испытывать к ней нежные чувства, и поэтому пишу тебе сейчас. Я думаю, что, если тебя еще заботит ее судьба, ты должен знать, что ее здоровье, кажется, очень ослабло. Если ты остался ее другом, то, возможно, захочешь нанести ей визит, когда приедешь в город. Может быть, ты сможешь хотя бы немного утешить ее или даже ободрить. Теперь она стала редко принимать гостей, и об этом много сплетничают в свете. Несмотря на это, ее по‑прежнему осаждает толпа поклонников. Ходят слухи, что она скоро выберет себе мужа.

Пожалуйста, прости меня за дерзость, но сейчас моя тревога за Бланш сильнее, чем желание быть вежливой с родным братом. Если между вами произошла размолвка и есть хоть какая‑то возможность вернуть прежнее, я очень советую тебе — начинай действовать. Приезжай и сделай этой. Бланш по‑прежнему — самая добрая женщина из всех, кого я знаю.

С уважением,

Лизи».

Рекс был ошеломлен. Сначала он лишь изумленно смотрел на последнюю страницу письма. А потом его охватил слепой нерассуждающий ужас.

У Бланш слабое здоровье? Он ухватился за костыль. О боже! Неужели Лизи имеет в виду, что Бланш беременна его ребенком? Но ведь прошло только восемь недель! Нельзя так быстро узнать об этом! Или можно?

Его начала трясти сильная дрожь. Он с трудом мог мыслить здраво: страх ослеплял его ум. Одного ребенка он потерял — отдал Клервуду. Потерять второго он не может. Этого не будет никогда!

Он попытался сохранить спокойствие и постарался рассуждать логически. Ни одна женщина не может знать, что беременна, если после зачатия прошло меньше восьми недель. Он был в этом уверен — точнее, почти уверен: врачи ведь могли придумать что‑то новое. Были или нет за последнее время открытия в медицине?

Значит, у Бланш слабое здоровье. Если это не то, что он предположил сначала, тогда что это может значить? И несмотря на то, что случилось, разве она не сообщила бы ему, что носит его ребенка?

Вдруг у него перехватило дыхание, словно чей‑то кулак врезался ему в грудь. Джулия не сказала ему, что была беременна. Вместо этого она убежала от него с Маубреем.

Стены башенного кабинета закружились у Рекса перед глазами. Он хотел думать, а вместо этого поддался панике. Он мысленно называл Бланш такой же предательницей, как ее подруги из высшего света, такой же неверной, как Джулия, но на самом деле никогда не верил в это. Она грубо и вероломно покинула его, но его сердце отказывалось считать ее подлой сукой. Какая‑то часть его души, как это ни смешно, продолжала считать Бланш ангелом.

«Если бы она была беременна, она сообщила бы об этом мне, верно?»

Он не знал, что думать.

Единственное, что он знал: всего через два месяца после любовной встречи ни одна женщина не может быть уверена, что беременна.

И тут он вдруг вспомнил, как Бланш выбежала из старой церкви в Ланхадроне и упала без чувств как подкошенная.

Он прыжком оказался рядом с костылем. Тревога немного ослабла. Может быть, у Бланш снова начались головные боли? Теряла ли она сознание? Пока она гостила в его доме, такое случилось два раза. Может быть, она больна? Показалась ли она хорошему врачу? О, черт, почему Лизи не написала яснее!

Рекс повернулся и стал смотреть в окно. Он должен был признать очевидное: тревога за Бланш вытеснила из его души все остальное. А он не хотел тревожиться о Бланш. Он поверил ей, а она доказала ему, что все женщины одинаковы. Все они вероломные предательницы и любят только себя. Ее видимые доброта, заботливость и любовь были притворством. Но когда Рекс мысленно говорил себе, что Бланш предательница, его сердце горячо протестовало. Оно отказывалось в это верить.

Он ошибся. Во второй раз за свою жизнь он отдал свое сердце женщине — и вот к чему это привело! Больше он никогда не станет слушаться сердце. И сейчас ему нельзя обращать внимание на тревожные вопли и растущую тревогу в своей душе. Нельзя, чего бы это ему ни стоило.

Может быть, он никогда не будет по‑настоящему презирать Бланш Херрингтон. Но если она больна, то это не его дело. К черту эту болезнь!

Он вернулся к письменному столу и налил себе еще бренди, но не стал пить и только мрачно смотрел на стакан. Теперь, немного успокоившись, он решил, что из письма можно сделать лишь один из двух выводов: либо Бланш больна, либо она беременна. Когда он думал о второй возможности, его душу начинал грызть страх, но теперь Рекс мог мыслить разумно. Бланш не только не может знать о своей беременности, но, если бы и знала, не рассказала бы об этом Лизи де Варен.