Свои утверждения Биро подробно изложил в главе, написанной специально для книги Кемпа и Котта, которая вышла в 2010 году. «Сходство между отпечатками пальцев на „Святом Иерониме“ Леонардо и на „Прекрасной принцессе“ выступает чрезвычайно ценным свидетельством среди прочих экспертных данных, которые приводятся в этой книге», — заключал Биро. Хотя, по его словам, это свидетельство и не было настолько надежным, чтобы послужить решающим аргументом в судебном уголовном деле, «совпадение восьми четко выделяющихся признаков явно говорит в пользу авторства Леонардо»[479].

В октябре 2009 года, когда об экспертизе по отпечаткам пальцев узнала пресса, эта история мгновенно стала мировой сенсацией. «Мир искусства взбудоражен недавним открытием: портрет, считавшийся рисунком неизвестного немецкого художника начала XIX века, оказался работой итальянского мастера Леонардо да Винчи, — докладывал журнал Time. — А метод, с помощью которого докопались до истины, как будто взят из романа о Шерлоке Холмсе: эксперты установили авторство великого художника по отпечатку пальца пятисотлетней давности». «Искусствоведы считают, что благодаря отпечатку пальца, оставленному 500 лет назад, возможно, найден новый портрет работы Леонардо да Винчи», — сообщала The Guardian, а заголовок в новостях BBC броско гласил: «На новое произведение да Винчи указал палец». Сильверман поделился подробностями этой истории с приятелем из газеты для профессиональных торговцев антиквариатом, Antiques Trade Gazette, которая затем сообщила: «ATG располагает эксклюзивной информацией об этих научных свидетельствах и может подтвердить, что они в самом буквальном смысле обнаружили в этом произведении руку — и даже отпечаток пальца — художника». Картина, которую Сильверман приобрел примерно за 20 тысяч долларов, теперь оценивалась почти в 150 миллионов[480].

___

А потом, как в сюжете всякой хорошей детективной истории, внезапно произошел резкий поворот. В июле 2010 года — не прошло и года после парада громких заголовков в прессе — New Yorker опубликовал сочный, богатый подробностями биографический очерк Биро, написанный Дэвидом Гранном. «Примерно на полпути я стал замечать вначале мелкие, а затем и вопиющие несоответствия в этом образе», — написал Гранн о том впечатлении, которое Биро старался произвести на биографа[481].

Очерк Гранна, состоявший из 16 тысяч слов, воссоздавал настораживающий портрет самого Биро, описывал его методы и побуждения. При этом автор выявлял нестыковки в его рассказе об анализе живописных работ Джексона Поллока, рассказывал о многочисленных судебных тяжбах и обвинениях в фальсификации, которые предъявлялись Биро, и приводил слова людей, утверждавших, будто он пытался выдаивать из них деньги при установлении авторства картин. Кроме того, в очерке ставилась под вопрос надежность его «улучшенных» изображений отпечатка пальца, а потом приводились слова известного эксперта-дактилоскописта, который прямо заявлял, что тех восьми элементов сходства, которые будто бы выявил Биро, вообще не существует. В довершение скандала в статье говорилось, что отпечатки пальцев, принадлежавшие, согласно экспертизе Биро, Поллоку, были настолько стандартными, что, по мнению одного исследователя, возможно, кто-то просто сфабриковал их при помощи резинового штампа. Эти отпечатки «истошно вопят о подлоге», заявил Гранну неназванный исследователь[482]. Сам Биро яростно отметал все обвинения и намеки, содержавшиеся в статье. Он подал на Гранна и на New Yorker в суд за клевету, но судья федерального суда отклонил его иск, а позднее его решение получило подтверждение в апелляционном суде[483].

Нападки журнала New Yorker на репутацию Биро подорвали веру в объективность его экспертного мнения о том, что отпечаток пальца на «Прекрасной принцессе» действительно принадлежит Леонардо. Кемп и Котт, готовя итальянское издание своей книги, выбросили из нее главу, написанную Биро. Хотя они и упирали на то, что экспертиза Биро — всего лишь один из элементов в общем корпусе свидетельств, о ней уже раструбили на весь свет. И теперь общее мнение, похоже, качнулось в сторону скептиков.

А затем, словно раскручиваясь по какой-нибудь леонардовской спирали, история снова сделала резкий поворот. Ранее Котт заметил у левого края рисунка признаки того, что кто-то разрезал тугой пергамент острым ножом, и при этом пару раз нож немного соскальзывал, а еще вдоль края имелись три крошечные дырочки. Кемп выдвинул предположение, что когда-то лист с портретом мог быть частью переплетенной книги. В таком случае становилось понятно, почему рисунок выполнен именно на пергаменте, который в ту пору часто использовался как материал для книг. «В данный момент моя гипотеза состоит в том, что этот лист был частью сборника стихов, посвященных Бьянке, — говорил Кемп, — и возможно, рисунок служил фронтисписом»[484].

А потом Кемп вдруг получил электронное письмо от Дэвида Райта, вышедшего на пенсию профессора искусствоведения из университета Южной Флориды. Райт рассказал ему о «Сфорциаде» — инкунабуле, хранящейся в Варшавской национальной библиотеке. Это была богато иллюстрированная история рода Сфорца, созданная специально по случаю бракосочетания Бьянки Сфорца. Все оригинальные пергаментные экземпляры имели разные фронтисписы — с портретом того, кто получал его как памятный подарок. Варшавский экземпляр, изготовленный в 1496 году, одно время принадлежал королю Франции, а в 1518 году он подарил его королю Польши, когда тот женился на Боне Сфорца — дочери злосчастного племянника Лодовико Джан Галеаццо Сфорца[485].

К тому времени вся эта история успела вызвать столь широкий резонанс, что в 2011 году, когда Кемп и Котт отправились в Польшу, в Варшавскую национальную библиотеку, чтобы осмотреть «Сфорциаду», их сопровождала совместная съемочная группа журнала National Geographic и американского телеканала PBS. Исследователи использовали камеру с высокой разрешающей способностью, чтобы выяснить, как именно каждый лист крепился к переплету, и обнаружили, что один лист явно вырезан. Пергамент, оставшийся от утраченного листа, был идентичен пергаменту с «Прекрасной принцессой». Недостающая страница следовала прямо за вводными текстами, как раз там, где, по всем признакам, и полагалось быть иллюстрации. Кроме того, три дырочки на листе с рисунком соответствовали трем из пяти отверстий, оставленных иглой, в переплетенной книге. Разное число отверстий, предположили исследователи, может объясняться или неаккуратностью тех, кто вырезал лист, или тем, что в XVIII веке, когда книгу переплетали заново, появились два дополнительных стежка[486].