___

Имя Леонардо окутано плотным туманом, и мало таких фактов, связанных с его жизнью, которые можно считать абсолютно достоверными. Поэтому до сих пор есть скептики, которые сомневаются в том, что автором «Прекрасной принцессы» является Леонардо[487]. По их мнению, формы на рисунке слишком отчетливы, здесь отсутствует характерное леонардовское сфумато, а очертания глазного яблока и контуры лица обозначены чересчур резко. Черты лица не выражают глубоких чувств, а волосы лишены и блеска, и кудрей. «La Bella Principessa — никакой не Леонардо, — написал в 2015 году в The Guardian искусствовед Джонатан Джонс. — Честно говоря, я вообще не понимаю, как люди, любящие его творчество, могли допустить такую ошибку. Глаз этой женщины какой-то мертвый, сама ее поза холодная, а в общей манере рисунка нет даже следа энергии и живости, свойственных Леонардо». Шутливо намекая на сомнительное заявление одного известного фальсификатора произведений искусства о том, что именно он изготовил этот поддельный рисунок в 1970-х годах, взяв в качестве модели знакомую кассиршу из английского городка Болтон, Джонс заключал: «У нее такой жалкий вид, что можно подумать, она собирается уволиться из супермаркета в Болтоне»[488]. Рисунок был многозначительно обойден вниманием, когда в Лондонской национальной галерее проходила выставка, посвященная миланскому периоду в творчестве Леонардо. «У нас даже вопрос не стоял о том, чтобы вешать так называемую „Принцессу“ среди шедевров Леонардо», — сказал один из кураторов выставки, Артуро Галансино.

С другой стороны, Кемп все больше убеждался в обратном: для него было «ясно как день», что «La Bella Principessa» — работа Леонардо. «Таким образом, датирование портрета 1496 годом и отождествление изображенной девушки с Бьянкой подтверждены с высокой степенью вероятности, — написали они с Коттом после того, как изучили экземпляр „Сфорциады“ в Польше. — Гипотезу о том, что автором портрета является Леонардо, подкрепляют и другие сильные доводы. А вот утверждения о том, что это современная подделка, имитация XIX века или копия с утраченной работы Леонардо, не выдерживают никакой критики»[489].

Независимо от того, чьи оценки здесь верны, история с «Прекрасной принцессой» помогает нам понять, что именно мы знаем об искусстве Леонардо и чего не знаем. Напряженная человеческая и научная драма, разыгравшаяся вначале вокруг попыток установить авторство загадочного портрета, а затем вокруг разоблачения, дает некоторое представление о том, как непросто определять подлинность произведений Леонардо.

9 февраля 1498 года Леонардо выступил в роли оратора в публичных прениях, устроенных в Кастелло Сфорцеско и посвященных сравнительным достоинствам геометрии, скульптуры, музыки, живописи и поэзии. В своей речи он тщательно выстроил научную и эстетическую защиту живописи, которую относили в ту пору к механическим искусствам, и постарался доказать, что, напротив, ее надлежит почитать как высочайшее из свободных искусств, превосходящее и поэзию, и музыку, и скульптуру. Придворный математик Лука Пачоли, который тоже участвовал в прениях и отстаивал первенство геометрии, написал потом, что среди публики присутствовали кардиналы, военачальники, государственные мужи и «выдающиеся ораторы, сведущие в благородных искусствах медицины и астрологии». Но наибольшими похвалами Лука осыпал Леонардо. «Одним из самых прославленных участников спора», писал он, был «искусный инженер, зодчий и изобретатель Леонардо, который всеми достижениями в ваянии, отливке и живописи оправдывает свое имя». Здесь мы видим не только уже знакомый каламбур (обыгрывавший имя Vinci и итальянское слово vincere — «побеждать»), но и подтверждение того, что не только сам Леонардо, но и другие признавали в нем помимо дарования живописца таланты инженера и архитектора[490].

Такого рода театрализованные дебаты о сравнительной ценности различных интеллектуальных областей деятельности — от математики до философии и искусств — являлись важной составляющей званых вечеров в Кастелло Сфорцеско. В эпоху Возрождения в Италии подобные диспуты, именовавшиеся paragoni (по-итальянски — «сравнения»), предоставляли художникам и ученым возможность привлечь внимание новых покровителей и повысить свое положение в обществе. И это было еще одно поприще, на котором Леонардо — с его любовью и к театральным зрелищам, и к интеллектуальным дискуссиям — мог в очередной раз доказать, что является украшением герцогского двора.

Об относительных достоинствах живописи в сравнении с другими видами искусств и ремесел споры велись давно, с самой зари Ренессанса, причем с серьезностью, намного превосходившей наши сегодняшние дебаты, например, о том, что лучше — телевидение или кино. Ченнино Ченнини в своем трактате «Книга об искусстве», написанном примерно в 1400 году, рассуждал о навыках мастерства и о воображении, какие требуются живописцу, и утверждал: «Она по справедливости заслуживает того, чтобы восседать на троне подле теории и получать венок наравне с поэзией»[491]. Альберти в своем трактате «О живописи», написанном в 1435 году, разразился похожим панегириком и заявил о первенстве живописи. С контраргументом выступил в 1489 году Франческо Путтеолано, доказывавший, что гораздо важнее поэзия и исторические сочинения. Он указывал на то, что слава великих полководцев вроде Цезаря и Александра Македонского и память о них сохранились в веках именно благодаря историкам, а отнюдь не скульпторам и живописцам[492].