и как-то резко, короткими поцелуями, я пыталась заглянуть ему в глаза, но он не смотрел на меня, а на лбу у него была какая-то болезненная складка. В конце концов я закрыла глаза и позволила ему делать все, что он хочет. Оказалось, что не только я так долго ждала этого момента. От былой холодности Марка не осталось и следа, он вдруг набросился на меня с такой страстью, с такой жадностью, в нем оказалось столько силы, столько мужского, столько звериного. Он сжимал меня, хватал и царапал, он причинял мне боль, но мне даже хотелось этого, мне хотелось как можно больше его, этой любви, этой лихорадки. Одной рукой он схватил меня за шею, целовал мне висок, глаза, подбородок, я испугалась, что сейчас он меня укусит, он сжимал мне шею все сильнее, и тут я услышала, что он что-то шепчет.

– Что? – выдохнула я. – Что ты сказал?

Но разобрать его слова было невозможно, а его рука давила мне на шею так сильно, что я вцепилась в нее и попыталась убрать, но вдруг он схватил обе мои руки и крепко стиснул их у меня над головой. Навалившись на меня всем весом, другой рукой он продолжал сжимать мою шею.

– Все вернулось, – сказал он. – Вот что случилось. Все вернулось!

Мне стало по-настоящему больно, и было трудно дышать. Я испугалась.

– Марк, – едва выдохнула я. – Пожалуйста. Перестань. Мне больно.

Но он сдавил меня еще сильнее и приблизился к моему лицу вплотную, так, что смотрел мне прямо в глаза близко-близко.

– Все вернулось! – повторял он как будто в наваждении. – Ты не понимаешь! Все вернулось!

– Мне больно, – просипела я.

Я уже ничего не видела, потому что от ужаса и отчаяния у меня покатились слезы. Он приподнялся на руке, опираясь на мою шею, и крикнул:

– Она победила!

– Марк, – умоляла я, почти задыхаясь, но он не слышал меня.

А потом он меня ударил. Резко и больно. То, что мне было больно, я поняла не сразу, потому что эта боль сначала ослепила меня так сильно, что я ничего не видела и почти перестала дышать, а удары следовали один за другим, ломали меня и крушили мой мир. Я пыталась вырваться, колотила ногами, но это только злило его, через некоторое время он все-таки на секунду выпустил мои руки, и я попыталась вывернуться, но он был намного сильнее меня, все было бесполезно. Я кричала и старалась хоть как-то защитить лицо, я кричала его имя, я просила перестать, кричала, что мне больно, но он как будто ничего не слышал, как будто это был совсем не он. Нежный, заботливый, проницательный, понимающий Марк избивал меня, как хладнокровный убийца. Я не понимала, где я, не могла разобрать, где потолок, а где пол, и почему на меня вдруг стали бросаться стены, он швырял меня, он громил мастерскую. В какой-то момент я быстро забралась под широкий низкий стол, и это дало мне несколько секунд. И тут, не знаю почему, я вдруг крикнула:

– Ты же человек!

И все прекратилось.

Он как будто забыл про меня, подошел к картине и застыл перед ней. Я вытирала кровь и лихорадочно соображала, как мне дотянуться до ведерка с инструментами, которое стояло в двух шагах от стола. Там была острая стамеска, которая сейчас могла спасти мне жизнь. Успеть размахнуться, вонзить в шею… Я вытянула дрожащую руку и почти дотянулась до ведерка, но тут поняла, что не смогу его ударить. И эта мысль парализовала меня. Мой инстинкт самосохранения оказался слабее любви?

Марк постоял перед картиной еще минуту, потом огляделся, подошел к тому самому ведерку, заставив меня буквально вжаться в стену под столом. Он молча достал широкий нож, которым я почти никогда не пользовалась, а купила, чтобы выдирать гвозди из старых подрамников, вернулся к картине и сильно и уверенно ударил ее ножом – так, как будто уже делал это раньше. У него на лице не было злости или садизма – скорее отчаяние. Я подумала, что сейчас он заплачет.

– Отстань от меня, – сказал он изрезанному полотну, а потом закричал во весь голос: – Слышишь? Отстань от меня!!! Убирайся!!! Оставь же меня в покое!!! Я тебя ненавижу!!!

Он кричал так громко, что я зажала уши руками и сжалась в комок, а когда открыла глаза, в комнате никого не было. Через некоторое время я услышала, как внизу хлопнула входная дверь.

Я просидела под столом, наверное, еще час, потому что боялась, что он вернется. Потом вылезла из-под стола и медленно пошла вниз. В голове было только одно – запереть все двери.

На нижней ступеньке лежал телефон. Я никогда не видела его у Марка. У него всегда был другой, модный, последней модели. Я села на ступеньку и подняла его. Нажала пальцем, и экран засветился голубоватым светом. Телефон был запаролен, я могла видеть только заставку. На ней была та самая фотография, которая загадочным образом появилась на моей стене несколько дней назад. Женщина, чем-то похожая на меня. Я положила телефон на ступеньку, встала, сделала несколько шагов, заперла дверь на все замки, а потом упала прямо на гору пионов.

7

Несколько дней я не выходила из дома, хотя Марта кричала, что мне срочно надо ложиться в больницу и записываться в пластическую клинику, потому что неизвестно, каким станет мое лицо после того, как сойдут эти жуткие синяки и отеки. Мне было абсолютно все равно, как я выгляжу сейчас и что со мной будет потом, я была уничтожена изнутри. Мой мир рухнул. Потому что оказалось, он был неправильным. Не всегда правда то, что на поверхности, говорил мне Аптекарь, и опять оказался прав. Я боялась думать о том, что произошло, мне хотелось убежать от самой себя.

Мой мир был разрушен. Тем, кто и был для меня целым миром все это время. Я была почти уверена, что сообщения про райских птиц уходили мне именно с того телефона, который он выронил у меня на лестнице, хотя где-то в глубине души сочиняла для себя историю про то, что это был телефон Нурции, попавший к нему случайно. Но обманывать себя после того, что случилось, не получалось. Никогда еще мне не было так больно, ни морально, ни физически, я буквально перетаскивала себя из комнаты в комнату, я сидела в оранжерее и смотрела через окно на небо, приходила в ванную и смотрела на воду, заходила на кухню и