снега и подтаявших луж. С грузом на плечах по лесу уже не скакать сайгаком, грузно идти приходится, тяжёлой поступью.

– Батя, что там с баней? – послышалось от Йети.

Дверь в баню тут же приоткрылась. Показался дед Стасяна. С ходу выдав фразу:

– Плачься тому, кто тебе помочь может, – Василий Макарович только к растерянному Стасяну подошёл, отвесил подзатыльника и… руками недоколотые дрова начал ломать! А в процесс пообещал. – Баня через час будет. Кабана пока разделывайте и смолите, чтобы с шашлыками на вечер поспеть. Но прежде пообедаем как следует. Столоваться пора. Так что пока просто ноги помой… Стасян, принеси бате тазик горячей воды в баню с кухни!

– Ага, – ответил крановщик и тут же пошёл выполнять поручение.

– У вас что, все в роду такие? – невольно спросил сантехник.

Станислав улыбнулся только, а пока мимо Бори проходил, буркнул:

– Мне ещё тренироваться и тренироваться. Хоть и самый сильный среди братьев, говорят, но до архонтов ещё далеко. Но это ещё что. Вот пра-прадед, говорят, коня подмышку брал и по полю нёс. Ну или на плечи брал, если сильно уставший был. А мы что? Так, остатки было мощи.

Вроде снова шутка. Но Глобальный даже не знал, что сказать. Так как дед спокойно дрова разбирал, словно конструктор лего, а отец снова тушу центнера на полтора подхватил как пакет с карасями и на крюк подвесил за баней. Там на водных стоках кровь и пустят.

От прадеда по этому случаю, что вновь вышел с кухни, снова послышалось житейское:

– Самый тяжелый – это пустой мешок. Ну вы долго ещё возиться собрались?

И глядя на то, как Евгений Васильевич крюки с кабаном поправил, Боря понял, что одним обедом не отделается. И сегодня его никуда не отпустят и к вечеру.

«Ну да чёрт с ним! Переночуем в этом чудном месте и рано поутру поедем», – разрешил внутренний голос.

Если при слёзной встречи сына и матери Боря ещё рассчитывал чаем отделаться, то глядя на то, с каким решительным видом Макар Березович достал с полки в сенях пузырь с белёсым самогоном, вздохнул. Хочет, не хочет, а за возвращения нальют «первача» кружку и попробуй не выпить.

Так и случилось. Пока прадед помалкивал, со старого скрипящего стула на всех поглядывая из-под кустистых бровей, так похожий на грозного Зевса, Василий Макарович плеснул всем в металлические и кружки, включая Екатерине Матвеевне и спичку поднёс зажжённую. Не успел Боря ничего понять, как дед поджёг самогон, резко дунул, сбив пламя и протянул первую разогретую кружку гостю.

– Держи, Боря. Хлебни с дорожки, покуда горяча.

Пока тот же процесс повторялся со всеми прочими кружками, Боря и хлебнул как следует. А как проглотил и огонь по пищеводу побежал, глаза на лоб полезли!

«Да здесь же градусов пятьдесят!» – пожаловался внутренний голос, отмечая сразу два момента.

Во-первых, если и был какой лёгкий озноб по телу, то сразу весь вышел. По телу такое тепло пошло, словно внутренние реакторы активировались.

Во-вторых, тут же аппетит не просто появился, а организм в приказном порядке потребовал съесть всё, что съедобно, а что не съедобно, хотя бы надкусить.

В-третьих, люди за столом мгновенно из знакомых превратились в семью.

– Ну, за возвращение Стасяна, – поднялся с тостом Евгений Васильевич на правах отца и добавил. – Куда ни ходи, все равно домой вернёшься!

Боря только начал хлебать борщ со сметаной и поглядывать на мясо на кости, прикрытое лавровым листом, как снова пришлось хлебнуть из кружки.

Тост же!

Процесс внутри тела повторился, а Екатерина Матвеевна уже лучок пододвигает пером и с солонкой.

– Держи, Боря. Прикуси. Первый лук в этом году, рассада у печки взошла, считай.

Глобальный и прикусил. Следом хлеба вручили. Домашнего. Что в той же самой печи испечён, в чугунных формах. Скорее печь листовая сгорит, чем формы те хотя бы оплавятся. А как хлеб дошёл и борща отведали, следом жаркое подали в горшочках глиняных. Там картофель пророщенный, с овощами и мясом. И всё томилось, доходило в печи не спеша. А теперь лучше в мире нет. И накладывая на хлеб тонко порезанные кусочки сала, да взяв в руку чеснока, Боря понял, что лучше еды в мире нет. И уже сам хлебнул из кружки.

В какой-то момент Глобальный понял, что разговаривает с Макаром Берёзовичем. А тот – понимает. Что это за магия за столом началась, сказать сложно, но сантехник вдруг понял, что активно машет руками, а прадед клана ему объясняет:

– Когда врешь, ври так, как будто и сам в это веришь, а если ты сумасшедший, им и оставайся. Для нашего времени – самое то выходит!

– Да кто врёт-то? – возмутился Боря. - Я же говорю – завтра в город поедем и слуховой аппарат вам сразу и купим. Не дело это – не слышать. Это ж качество жизни.

– Это да, – вздохнул прадед. – Всё бы отдал, чтобы ещё раз расслышать, как лес шепчет, как берёзы беседу ведут. А клён? Нет, ну ты видел тот клён?

Дом Сидоренко стоял на окраине леса. Считай последний на улице. Поэтому грибы, дикоросы и дикие ягоды в доме не переводились. Отведал Боря и груздей солёных и морса из морошки попил, но кто-то постоянно подливал в кружку первача.

И сантехник вдруг понял, что в бане стоит и вениками машет. Ибо банщик он. А Стасян на полке валяется распаренный, довольный и говорит:

– Слушай, а я ведь всё вспомнил. В том числе и пин-код от карточки. У меня там зарплата за три месяца должна быть и премиальные за подбитую технику. Точно сумму не скажу, но если прадеда решил в город свозить, то сразу слуховой аппарат ему и купим. Да Боря?

– А то, – ответил Глобальный, потянулся к ковшику с водой, чтобы отпить, а там не вода, а снова первач.

Следующий фрагмент, который помнил Боря, это как стоит на улице за баней в полотенце и в сланцах и смотрит на то, как уже разделанного кабана смолят. Дед с отцом по очереди горелкой орудуют, чтобы волосы сгорели, и кожа до желтизны дошла. А следом Стасян в тазике уже первое мясо в уксусе замачивает на шашлыки. Моргнул, а вот уже ногу перцем натирает и солью.

– На ужин ещё и рульку сделаем, –