– То есть… – тут до Тимофея дошло. – Я хотел сказать – Росита… То есть – что это я? – сеньорита Кальдерон!

– То-то. – Юля легко спрыгнула с лошади. – Да вы не расстраивайтесь, это ж не ролёвка. Кстати, вы заметили, что ограничители критической нагрузки комп не тестировал? Заметили? Они сняты. Полностью! Так что, если будет стрельба, и в вас попадут… испытаете всю гамму ощущений.

– Вас не узнать! – улыбнулся Кнуров. – Вы будто маску сняли.

Лицо Юли дрогнуло.

– Нет, ещё не сняла, – спокойно сказала девушка, и Тимофей не понял, что к чему. – Просто… Я будто во сне, а во сне многое позволено… – Юля вдруг побледнела и сказала стеклянным голосом: – Апачи!

Кнуров мысленно застонал. Они так заболтались, что негромкий топоток за спиной застал и Юлю, и его врасплох. Ладно там Шумова, ей простительно, но Кнуров-то чем думал?! Ганфайтер долбаный…

Десяток коричневых всадников материализовался как по волшебству. Апачи были в одних кожаных штанах, на лица нанесена боевая раскраска, и кое у кого уже висели сохнущие скальпы, совсем ещё свежие. Индейцы бросились на парочку, как ястребы на цыплят.

– Росита!

Девушка укрылась за кобылкой и увлекла чубарую в расщелину. Тимофею стало спокойнее. Он метнулся в сторону, правая рука будто сама скользнула по бедру. Тяжёленький револьвер мгновенно покинул кобуру, и первая же пуля разворотила грудь скачущему впереди индейцу. Апачи порскнули в кусты, за камни и исчезли. Мелькнёт бронзовая рука, махнёт черная коса, сверкнёт дуло – и всё. Только пули с визгом расплющивались о скалу над головой Тимофея. Он плюхнулся за большой камень, подтянул к себе винчестер и, выстрелив по бронзовому промельку, откатился влево. Рявкнул индейский «шарпс» 50-го калибра, и мелкие каменные осколки больно посекли Кнурову лицо. Выстрелы затихли. Президент «Росинтеля» выдохнул, приподнял голову и тут же уронил её обратно. Ужас! Хитрые индейцы неслись прямо на него – совершенно беззвучно, будто клубы смрадного дыма, а не существа из плоти и крови. Апачи одолели метров пять, когда Тимофей начал стрелять, почти не целясь, и так быстро, что выстрелы слились в один грохочущий залп. Барабан опустел, Кнуров отбросил бесполезный шестизарядник и схватил винтовку. Раскалённым шкворнем индейская пуля прошила ему левое предплечье, но в горячке боя боль отходила на второй план, мозг как будто оставлял её «на потом», до победы. Или до поражения.

Тимофей бешено заработал ногами и отполз за чёрную базальтовую глыбу. Чуть дальше, выпирая из песка крошащимися боками, торчала ещё одна. Кнуров выдохнул и рванулся к ней, паля в прогал. Два апача валялись на земле. Третий, волоча раненую ногу, полз к скале. Тимофей грянулся оземь и, нащупывая нож (патроны скоро кончатся), посмотрел в небо. Там уже чертил ленивые круги стервятник. Фиг тебе, птичка, подумал Кнуров. Унимая боль и страх, он вздохнул, крутанулся, вскидывая «винчестер». Коричневотелый апач перекинулся через песчаный намёт, Тимофей выстрелил, но пуля лишь выбила злой пыльный фонтанчик. А вот этого куста раньше вроде бы не было… Только что здесь светилась песчаная плешь… Кнуров прицелился и мягко нажал на спуск. Из-за куста вздыбился, ломаясь в поясе, апач, и рухнул лицом в песок.

Тимофей лег на бок и передернул затвор. «Росинтель», ИТУ, информатории – ау, где вы? Пыль одна перед самым носом и запёкшаяся кровь… Надпочечники хлестали адреналином, да так, что на губах чувствовался железистый привкус, мышцы костенели от напряжения, глаза до рези всматривались в песчаные отвалы, оглядывали трубчатые кактусы, колеблемые ветром, ждали, когда обозначится хоть какое-то движение, но тщетно. Тишь да гладь.

«Может, ушли?» – подумал Тимофей. Как же, уйдут они… Апачи на тропе войны, а тут две лошади, женщина, оружие. Бери – не хочу! Что они сейчас делают, интересно? Выжидают? Или в обход пошли?! И куда? На скалы апачи не полезут, разве что поднимутся по сухому руслу-арройо, но там склоны крутые, на них и пешему подняться – проблема, а конному тем более… Струйка пота потекла по лбу Тимофея, в глазу защипало, и он сморгнул зудкую каплю. И замер – мёртвого индейца, сунувшегося простреленной головой в куст юкки, уже не было. Индейцы всегда уносили своих павших… Или это программа сработала? Чёрт… Погрузился! Текучка его, видите ли, заела! Вот же ж… Кто ж знал, что виртуальные приключения такие – грязно, страшно, больно… Да когда ж они наконец полезут, братья краснорожие?! Все нервы уже повымотали!

В этот момент гибкое коричневое тело перемахнуло невысокий бархан и скрылось в междурядье. Тимофей выстрелил. Мимо! Ещё! Ушёл, гад… Если они разом повалят, плохо ему будет. Одного он, допустим, прихлопнет. Ну, максимум двоих, а их там семеро, если не больше. Свяжут и начнут пытать. При снятых ограничителях…

Кнуров замер, прислушиваясь. Откуда-то со стороны арройо, усеянного белыми, истёртыми корнями, раздавался монотонный глухой топот. Тимофей выругался шёпотом, но голос Роситы прокричал ликующее: «Наши!»

Пятеро или шестеро вакерос[37], подняв в галоп мелковатых индейских пинто[38], один за другим вымахивали из устья арройо. И началось! Ржание лошадей, грохот оружия, крики, мечущиеся тени в облаках пыли… Тимофей почти физически ощущал какое-то первобытное, дикое неистовство, владеющее этими людьми. И вот опала пыль и смолкли выстрелы. Враг разбит и расточен.

Вакерос спешились, бряцая шпорами, лязгая затворами щедро украшенных винтовок. Их лица, осмуглённые до цвета седельной кожи, продубленные дымом походных костров, просоленные потом, белозубо раскалывались улыбками. Словно и не они только что волчились в жестокой ярости.

– Тодос сон буэнос[39]? – крикнул старший из них, мексиканец со шрамом и пышными усами, в котором Тимофей с трудом узнал Рината Гияттулина.

– Буэно, буэно, – с трудом понял Тимофей вопрос. – Грасьас[40].

– Абла усте эспаньол?[41]

– Си, покито. Порке?[42]

Гияттулин помотал головой и белозубо рассмеялся. Выглядел он наиболее живописно. В руке Ринат сжимал винтовку, один револьвер торчал у него за поясом спереди, другой сзади; широкую грудь перекрещивали два патронташа. Штанины, расширенные в самом низу, имели разрез во всю длину сапог, выделанных из коровьей кожи, а зубчатые колесики на шпорах были больше по величине, чем серебряный песо.

– Эхой, Росита! – гаркнул он. – Ты жива?

– Жива, жива! – прозвенел колокольчиком голосок Роситы. – Ты вовремя!