Ради успокоения союзников под неким благовидным предлогом Кремль даже пошел на временный срыв поставок в Германию нефти и некоторых других товаров. По мнению посла Шуленбурга «советское правительство боится быть вовлеченным Антантой в большую войну (к которой оно не готово) и по этой причине хочет избежать всего, что может послужить для англичан и французов поводом для обвинения СССР в противоречащем нейтралитету поведении или в горячей поддержке Германии» [93, р. 134–135]. Весь март советская и британская стороны демонстрировали готовность улучшить отношения, однако дальше слов дело не шло.

Все же кремлевские реверансы в сторону англичан и французов на фоне срыва советских поставок в Германию всерьез обеспокоили Гитлера, и 28 марта Риббентроп известил Шуленбурга о желательности организовать визит в Берлин Молотова или даже Сталина. Посол, однако, оценил шансы как «ничтожные», поскольку в Москве опасались, что это может привести к разрыву отношений с западными державами, и вопрос отпал [93, p. 40–41, 53–54]. Шуленбург был прав: Москву обеспокоили даже появившиеся слухи о возможности такого визита, в связи с чем 24 марта ТАСС вынужден был выступить с опровержением [Известия – 1940–24 марта].

В Кремле, между тем, продолжали лихорадочно искать баланс в своих отношениях с обеими враждующими сторонами. Выступая 29 марта на сессии Верховного Совета СССР с докладом о внешней политике, Молотов вновь стал совершать осторожный разворот в сторону Берлина. Он, в частности, заявил, что позиция Франции и Англии по отношению к СССР в период войны с Финляндией, объясняется тем, что «в Финляндии у них был готовый военный плацдарм на случай нападения на СССР». Нарком коснулся также создания на Ближнем Востоке группировки англо-французских войск. «Мы должны быть бдительными в отношении попыток использования этих… войск во враждебных Советскому Союзу целях. Всякие попытки такого рода вызвали бы с нашей стороны ответные меры против агрессоров…» [ «Известия». – 30 марта. – 1940]. Однако советско – германские отношения от этого не улучшились, и задержки с поставками сырья продолжились.

Оккупация Германией в начале апреля 1940 г. Норвегии и Дании так обрадовала советское правительство, что оно, по выражению Шуленбурга, «снова сделало полный поворот кругом». «Неожиданная приостановка поставок нефти и зерна, – сообщал посол в Берлин 11 апреля, – была названа Молотовым «излишним усердием подчиненных инстанций», которое будет немедленно отменено… Господин Молотов был сама любезность… С моей точки зрения есть только одно объяснение такому повороту событий: наши скандинавские операции должны были принести советскому правительству большое облегчение, снять, так сказать, огромное бремя тревоги… Советскому правительству мерещилось появление англичан и французов на побережье Балтийского моря, ему виделось, что будет вновь открыт финский вопрос. Наконец, их больше всего пугала опасность вовлечения в войну с двумя великими державами. Очевидно, эта боязнь была нами ослаблена. Только этим можно объяснить полное изменение позиции господина Молотова» [23, док. № 95].

Представляется, что посол упустил из вида еще одну причину перемены настроений в Кремле – переход «странной войны» на западе в стадию реальных боевых действий. «Мы желаем Германии полной победы в ее оборонительных мероприятиях», – заявил обрадованный Молотов Шуленбургу по случаю оккупации Норвегии и Дании. [23, док. № 95].

В 20-х числах апреля англичане возобновили попытки встрять между Москвой и Берлином, и 8 мая правительство Великобритании передало советскому правительству специальный меморандум. Меморандум поднимал три становившихся уже «вечными» вопроса: ограничение объема советско-германского товарооборота за счет роста торговли с Великобританией; прекращение реэкспорта в Германию запрещенных для нее товаров; прекращение германского внешнеторгового транзита через территорию СССР.

Спустя всего два дня после появления меморандума происходит знаковое для советско – английских отношений событие: премьер – министром Великобритании триумфально становится последовательный и бескомпромиссный критик мюнхенской политики и сторонник союза с СССР в войне против Германии до победного конца Уинстон Черчилль. В основу долгосрочного планирования им была положена идея о неизбежности англо – советского сотрудничества, и в качестве первоочередной меры на этом пути новый кабинет весьма разумно избрал восстановление в полном объеме дипломатических отношений между двумя странами, сильно урезанных вследствие отсутствия посла Великобритании в Москве. 20 мая Лондон известил советское правительство о намерении заслать в СССР целый посольский десант. Предполагалось заменить уехавшего из Москвы пятью месяцами ранее «в отпуск», а фактически отозванного посла У. Сидса новым послом и, кроме того, направить с «исследовательской миссией» члена британского парламента С. Криппса в статусе специального посланника.

Лондонские инициативы вызвали у Москвы опасения относительно того, как их воспримут в Германии. Заблокированный в значительной мере после отъезда посла Сидса канал политической связи между Москвой и Лондоном вновь открывался,[170] и это не могло понравиться Берлину. Там, действительно, торгово – дипломатическая активность англичан стала причиной для серьезного беспокойства [93, p. 222]. Для Кремля возникла срочная необходимость доказывать немцам свою верность курсу пакта-39. Прежде всего, последовал ответ на меморандум о торговле. 22 мая в газете «Известия» было опубликовано «Сообщение ТАСС», в котором излагалась советская версия истории торговых переговоров: факт реэкспорта отрицался, а вопросы торговли с Германией и транзита были отнесены к исключительной компетенции Советского правительства. Стремясь «спасти лицо», Лондон заявил, что отзывает все свои предыдущие предложения по торговым переговорам.

Всего через восемь дней в советской прессе появилось новое «Сообщение ТАСС», в котором говорилось, что Советское правительство не намерено принимать С. Криппса в качестве посланника «со специальной миссией». Беспрецедентный вынос Кремлем сора из дипломатической избы на страницы печати был призван порадовать ее читателей в Берлине. Геббельс с удовлетворением записывает в своем дневнике: «Страшный конфуз для Англии […] Москва ударила английскую плутократию прямо в физиономию. Тем самым козырная карта о германо – русской размолвке бита» [7, c. 200–201].

В доверительном порядке Москва уведомила обеспокоенный Берлин о беспочвенности слухов «о каком-то несуществующем повороте в отношениях между Англией и СССР» и заверила его, что «ничто не угрожает дружеским отношениям СССР и Германии» [14, с. 289]. В беседе с Шуленбургом Молотов извиняющимся тоном просил собеседника понять, что Кремль не мог отказать англичанам в праве назначить в Москву своего посла, с чем германский дипломат милостиво согласился.

Между тем, 10 мая сбылась давняя мечта Кремля: германские войска перешли в наступление на Западном фронте. Обрадованная Москва слала в Берлин поздравительные телеграммы по поводу «замечательно успешных» действий германской армии и выражала полную готовность их поддержать своевременными и достаточными поставками нефтепродуктов. Однако очень скоро быстрота и относительная легкость, с которыми эти победы достигались, все больше озадачивали Кремль. 22 мая