– Мы ищем Сфинкса, – честно ответила Астра. – Хотели использовать ситуацию, чтобы вызвать кое-кого на откровенность. Вы нам тоже помогли. Уговорили администратора, посулили ему денежное вознаграждение. Кажется, он до сих пор толком не понял, что произошло и зачем нам все это понадобилось.

Брови художника поползли вверх.

– О! – только и произнес он.

– Боюсь, ваше чудесное «воскрешение» обрадует не всех.

– Намекаете на Санди? Пусть скажет спасибо, что я не умер. Будь у меня сердце слабое или хилые нервы, уже бы с ангелами беседовал.

«Или с демонами», – подумала Астра.

Она искала повод подступиться к теме ночного разгрома в мастерской, и тут Домнин сам заговорил об этом.

– Картину-то небось она в клочья изодрала! – рассмеялся он. – Я нарочно оставил там другое полотно – неудачный набросок. Александрина все равно настоящего не видела. И электричество вывел из строя. Прихожу утром – батюшки мои! Видать, отвела душу, голубушка.

– Вы уверены, что это была Александрина?

– Так ведь только у нее ключи есть. Кто мог дверь открыть?

– Шутник вы, однако, господин Домнин, – неодобрительно покачал головой Матвей. – Творчески подходите к проблемам.

– Есть маленько… Иначе нельзя. Скука заест! Депрессия навалится, к бутылке потянет. Лучше уж черный юмор, чем зеленая тоска. Я целый день веселился, представлял, какое у Санди будет лицо, когда она увидит «Обнаженную Маху»! Ей-богу, усилия того стоили. – Он вздохнул, посерьезнел и перевел глаза с Карелина на Астру. – Я с вами начистоту говорю, а вы со мной?

– Нам скрывать нечего, – взмахнула Астра накрашенными ресницами, умалчивая тем не менее о Маслове.

Чтобы не пришлось объяснять, как они сами оказались посреди ночи в мастерской.

– Почему Александрина так болезненно воспринимает свое изображение на ваших полотнах? – старательно подбирая слова, спросил Матвей. – Обнаженная натура на картинах не редкость.

– Она слишком сильно меня ненавидит, чтобы способствовать моей славе. Добровольно позировать Санди не заставишь.

– Только поэтому?

– Не знаю. Я не задумывался. Какая разница? Мы с ней… не сошлись характерами. Так, кажется, принято говорить? Ей доставляет удовольствие досаждать мне, а удовольствие – самый надежный стимул. Иногда мне приходит в голову, что и замуж за отца она вышла по той же причине: чтобы отравить мое существование.

– Может быть, она влюблена в вас?

– Влюблена? Я не пользуюсь этим словом. Оно расплывчато и не отражает сути. Влюблена! Восторженна, как девочка-подросток, или прикидывается, как опытная кокетка? Она свела в могилу моего отца.

– И все же вы ее пишете…

– Ее формы совершенны, хотя содержание черно, как ночь, полная греха и страсти. Александрина – прелестный сосуд, куда дьявол заключил дикий мед, собранный его ненасытными пчелами. Каждая капля медленно отравляет сластолюбивых мужчин.

– Интересное сравнение, – искренне восхитилась Астра. – Вы поэт, господин Домнин.

– Она призналась в чем-нибудь? – спросил он.

– Да. В уничтожении картины. И в том, что написала вам письмо от имени Сфинкса.

Художник расхохотался.

– Подготавливала почву для мнимого убийства? А я недооценил ее – заподозрил Маслова, даже звонил ему. Бедный Феофан! Наверное, разобижен на весь белый свет и особенно на старых приятелей. Где он, кстати?

– Пьет в курительной комнате.

– Бедный… – удрученно повторил Домнин. – Творческие люди ужасно ранимы. Я еще подставил его с этой речью! Пойду извинюсь.

– Вряд ли он вас сейчас выслушает. Отложите раскаяние на Прощеное воскресенье.

– Если доживу. Нет-нет, – он протестующее поднял руки, отметая все возражения. – Письмо написала моя рыжекудрая родственница, вы меня убедили! Но ведь Сфинкс еще не сказал последнего слова…

Через четверть часа администратор вывел Домнина черным ходом на улицу и велел водителю доставить того домой в целости и сохранности. Картина по предварительной договоренности осталась в его кабинете – до аукциона.

Матвей и Астра спустились в холл. Возле гардероба их поджидала Лариса Калмыкова.

– Что за дурацкое шоу ты устроил? – набросилась она на Карелина.

– Человеку стало плохо, я попросил охранников отнести его в служебное помещение и вызвать врача. Вы сами подняли крик про убийство.

– Ну-ну, рассказывай. Как бы не так! Никакого врача я не видела.

– Просто он не понадобился. Господин Домнин очнулся, ему стало лучше… Он отлежался и уехал.

– А допрос, который ты учинил в кабинете администратора?

– Хотел выяснить, кто уколол пострадавшего булавкой. Она могла быть отравлена.

– Булавкой? – опешила Лариса. – Шутишь. Ладно, признайся, что ты это нарочно выдумал.

– Не веришь? Напрасно… – безмятежно улыбнулся он. – Только не болтай лишнего.

Польщенная оказанным доверием, Калмыкова порозовела. На секунду она даже об Астре забыла. Молодая женщина деликатно отошла в сторону.

– Уговорю мужа приобрести «Обнаженную Маху», – поделилась своими планами Лариса. – Пусть раскошелится. Картина изумительная! Что-то в ней есть… демоническое и жутко сексуальное. Предметы искусства растут в цене. Лет через сто за нее можно будет выручить кругленькую сумму.

– Собираешься обрести бессмертие?

Она раздраженно повела плечами. Ее взгляд упал на Астру, и в груди поднялась волна ревности и возмущения. Девица не блещет ни лицом, ни фигурой, ни другими достоинствами, кроме денег своего папаши, а вот поди ж ты, уводит мужчину из-под носа изысканной и опытной Ларисы.

– Чем она тебя купила? – не выдержала бывшая любовница.

– Я не товар.

Госпожа Калмыкова тут же пожалела о вырвавшихся словах, но было поздно. Матвей холодно кивнул, распрощался.

Астра нетерпеливо вздыхала, ожидая, когда он закончит разговор.

– Говорят, Домнин специально затеял драку и обморок, который приняли за смерть, – шепотом сообщила ей незнакомая девушка в декольтированном узком платье. Казалось, шагни она чуть шире, и наряд треснет по швам. – Это такой пиар для «Обнаженной Махи»! Я думаю, аукцион соберет рекордное количество участников. А вы?

– Я тоже, – кивнула Астра.

Она искала глазами Теплинскую, но ни ее, ни Баркасова не было видно. Публика быстро разъезжалась.

Девушка в узком платье накинула короткую шубку и послала Астре воздушный поцелуй. Она явно была под хмельком.

На улице свет фонарей мешался с блеклыми, унылыми красками рассвета. Матвей помог своей спутнице сесть в машину.