В ее словах нет энергии, но это все равно цепляет меня.

— Это неправда. Не надо так говорить.

Молчит.

— Впредь, если ты захочешь внести корректировки в ее мировосприятие ты должен утвердить все поправки у меня.

— Спасибо за то, что ты видишь меня с вами и дальше. Но ты опять здесь перегибаешь. Я даю ей свои интерпретации. Ты даешь свои. Кто-то еще даст свои. Она должна выбрать сама, что взять.

— Нет. Сейчас, в этом возрасте, давать интерпретации — это власть и ответственность родителей. И их же забота — уберегать от чужеродных и опасных интерпретаций.

— В точку, Женечка.

Вопросительно поднимает бровь.

— Поясни?..

— РОДИТЕЛЕЙ.

Взрывается.

Встает.

— Ты ей не родитель. Ты просто…

— Кто?

Молчит. Кипит!

— Одна очень юная, но мудрая ведьма, когда-то давно мне объясняла про законы Рита! — поднимаюсь тоже. — И что первый мужчина, по духу является отцом всех детей своей женщины, рожденных даже от других мужчин. Не напомнишь детали?!

— Ты отказался от этого права!

— Где? Когда?! Не припомню! Может документы какие сохранились?

— Аронов!

— Мамуля… — заглядывает Ася.

— Мы не ругаемся! — хором.

Женя сдувает упавшую на глаза прядь. Она падает снова. Я поправляю.

Ася грозит нам пальцем. Уходит.

— Жень… — снижаю тон.

Поднимает руку, останавливая меня.

— Ты знаешь, я ожидала несколько другого мужчину, когда согласилась на происходящее.

— В чем претензия?

— Претензия… — хмуро смотрит в пол. — То, что с тобой происходит, в целом, наверное, не плохо, Олег. Но ты эволюцию превращаешь в революцию. А так как мы втянуты в процесс…

— Крови не будет. Это «бархатная» революция — в ней нет оппозиции. И это последний формальный этап. Всё самое «кровавое» случилось в твое отсутствие.

— Не знаю…

— Женечка, я не говорил Асе ничего критичного. Могу повторить тебе все дословно. Не понимаю, почему такой вывод!

— В том то и дело, Олег, чтобы понимать во что превратятся твои слова в сознании ребенка ЕГО НУЖНО ЗНАТЬ. А ты не знаешь!

— Я буду работать над этим…

— Ты бронебоен, — устало закрывает глаза.

Обнимаю.

— Эта «броня» — ваша защита. И я буду только наращивать это. Прими.

Всё… бури не будет.

Моя девочка так себе скандалистка…

Мне хочется поцеловать этот, такой глубоко иррациональный, женский и, в тот же момент, холодно-аналитичный, мозг. Не встречал таких сочетаний нигде. А еще тот орган, который умеет всё принимать. Иногда мне хочется расчленить ее, чтобы посмотреть, как она устроена в деталях.

— Мне кажется у тебя есть лишние органы. Или какие-то функциональные дефекты в стандартных, — внимательнее разглядываю, поднимая ее руку вверх и вынуждая покрутиться.

Ухмыляется.

— Если ты ищешь жало, то оно в стирке. Высушу, поговорим о твоей утренней выходке.

Б**ть…

Отламываю краешек еще теплого хлеба. С кунжутом. Вкусно…

Женя достает еще одну буханку из духовки. На столе уже четыре.

— Тебя же бесит, когда ломают хлеб.

Искоса смотрит на меня.

— Все равно вы уже подергали всю булку, — отламываю еще один.

— Завтракать будешь?

Отрицательно качаю головой.

— Вот от хлеба с маслом бы не отказался.

Ставлю турку на плиту.

— Зачем нам столько?

Обычно она печет раз в пару дней и нам хватает.

— Это не нам.

— Тааак…

— Одна Андрею. Одна Кириллу. Одна еще одному хорошему мальчику.

— Отлично, детка… С кого начнем? Думаю, с нашего чудесного Зайца. Объясняйся.

На несколько секунд звуковое пространство занято звуком работающей кофемолки. И мы просто смотрим друг на друга.

Мой взгляд скользит по изгибам бедер.

Отлуплю…

Высыпаю молотый в кипящую воду. Выключаю плиту.

— Очень внимательно.

— Андрей. Мама у Андрея пекла раньше домашний хлеб. Мне захотелось сделать ему приятно. По-дружески. Пойми меня, пожалуйста. Мне сложно игнорировать такие детали.

Да. Так было всегда, к сожалению.

Но твою мать!

— Женя!

— Всё! Я это сделаю. Уже пообещала ему.

— Что ты творишь?! Ты же понимаешь, что ему будет в разы тяжелее отпустить тебя после всех этих твоих душевных реверансов?

— Значит, не надо ему меня отпускать, Олег. Если ты решил отдалить его в форматном смысле — пусть. Ты знаешь, я тут пойду за тобой без всяких сомнений. Но, я перестрою наши с ним отношения на дружеский формат. Мне нравится Андрей. Как человек нравится.

Ладно. Пусть будет этот хлеб. В принципе, ход ее мыслей частично совпадает с моим по поводу Андрея.

Наливаю кофе. Открываю холодильник. Масло…

Масленица не на верхней. А там, где морозит максимально.

Это что так сложно — ставить на место?

— Это МОЙ холодильник… — предупреждающе.

Переставляю масленицу на стол.

— Значит, я куплю сюда другой.

— Себе в квартиру купишь.

Да. Это мы с тобой через пару часов обсудим. А сейчас…

— Калиновский.

— Хлеб отрезать?

— Нет, бутерброд пока отменяется. Масло деревянное.

Глоток кофе под ее невозмутимым взглядом.

— Я сделала домашний сыр, хочешь вместо масла?

— Хочу.

Делает мне бутерброд.

Есть что-то особенное в этом сделанном ей хлебе, сыре, грибах… Мне не хочется делиться этим. Дело даже не в том, что это вкусно. В этом много вложено ЕЁ. А я хочу иметь на все ее грани полный контроль. И если и угощать кого-то этим, то САМ.

— Калиновский.

— Калиновский — это традиция. Когда мы едем куда-то с ним, я всегда пеку для него хлеб.

— Ты едешь не с ним. Со мной.

— Послушай, Кирь много делает для меня абсолютно безвозмездно.

— Это не так…