– Что ж подождем, куда деваться… – недовольно поморщился Гранд. – Но на меня особо не рассчитывай. Я перед этой дикой аборигенкой скакать не буду. К тому же это тебе Владетель велел ее опекать. Вот и опекай, а я тут не при чем.

– Гарпия сказала, что от тебя в основном все зависеть будет. Неужели не хочешь мать вернуть?

– Почему не хочу? Хочу… Но не понимаю как это может быть связано: ее возвращение и эта девчонка.

– Так требований учителя ты вон тоже не понимаешь, но исполняешь же. Вот и здесь, считай, то же самое…

– Оригинально вывернул. Но только Артес от меня этого не требовал.

– Это требование Владетеля. Думаешь, Артес осмелится его проигнорировать?

– Что ж, в таком случае, я в твоем распоряжении, – Гранд нарочито покорно склонил голову, а потом, подняв, с хитрой усмешкой добавил: – но не раньше, чем ты договоришься с Артесом, и он освободит меня от зубрежки.

– Хитрюга ты, братец, – усмехнулся в ответ Шон. – Ладно, пойду, расскажу ему о требованиях Владетеля. Но что-то подсказывает мне, что вряд ли он от зубрежки тебя освободит, скорее всего, просто срок поменяет.

– Ну и то неплохо будет, а то у меня уже ум за разум заходит от этих длиннющих звукорядов, – Гранд кивнул на раскрытый фолиант и со вздохом вновь сел к столу, возвращаясь к прерванному занятию.

К несказанному удивлению Шона, Артес, как только узнал с чем связано, такое странное, на первый взгляд, требование Владетеля, тут же пошел к Гранду и не только отменил все ранее данные задания, но даже проверять не стал, что тот успел выучить. Кроме того достаточно жестко предупредил, что непременно будет контролировать общение принца с появившейся во дворце столь необычной гостьей, дабы не допустить с его стороны никаких поступков, которые могли бы ту обидеть. И лишь, получив заверения Гранда, что тот будет изо всех сил стараться всячески ей угождать, разрешил им отправиться к ней.

– Ну ничего себе, как он прогневать Владетеля боится, – иронично хмыкнул Гранд, идя по коридору в сторону комнат Сциллы.

– Ты знаешь, мне показалось, что он так себя повел лишь, когда понял, что от твоего поведения возвращение Владетельницы зависит. Как только услышал, что гарпия навещала, так к тебе и ринулся с новыми установками, а до этого тянул: что за девочка, да может, я сам один ее опекать буду и зачем вообще тебя с ней знакомить и к чему это все Владетелю сдалось. А вот как про Владетельницу услышал, так будто и подменили его… Как думаешь, может влюблен он в нее?

– Он-то может и влюблен, в мою мать сложно не влюбиться. Она любого очаровать может, но сомневаюсь, что он осмелится хоть как-то ей свои чувства выказать. Он был любовником ее сестры и отцом того мальчишки, чья личина сейчас на мне. Так что расслабься, вряд ли хоть что-то быть меж ними может.

– Это радует, конечно, но вдруг он ее с сестрой до сих пор путает?

– Шон, он контролировал ее сестру, которая вообще не маг, помогая играть роль мага. А мать маг такой силы, что перепутать ее с немагом нельзя по определению. Так что не путает, не бойся.

– Что ж, тогда хорошо, а то мне как-то даже не по себе стало, когда подумал, что Артес может претендовать на ее сердечную привязанность.

– Еще не оставил мыслей к отцу вернуть ее?

– А почему нет? Раз к Торесу она вернуться не захотела, значит, отношения с ним свернуть решила, и теперь стало более вероятно помирить их с отцом. И я обязательно попытаюсь это сделать.

– Ну-ну, – иронично хмыкнул Гранд.

Ответить ему Шон не успел, из комнат, в которых теперь располагалась Сцилла, раздались хриплые крики и эмоциональная, цветистая ругань.

Не сговариваясь, братья рванули к дверям и, распахнув, застыли в изумлении на пороге.

В дальнем углу комнаты маленькая взлохмаченная девчонка, повалив на пол одну из служанок, била ее и таскала за волосы, злобно при этом ругаясь. Распростертая на полу служанка, не смея сопротивляться, сквозь слезы умоляла ее простить, а две другие, прижавшись к стене, замерли в растерянности и с ужасом наблюдали за происходящим.

– Ах ты, мерзкая падаль, что б сдохнуть тебе в муках и всему роду твоему, паскудница! Что б руки твои поганые разом у тебя отпали, и у всех детей твоих до седьмого колена, скотина ты эдакая! Ты куда это пальцы свои шелудивые тянуть вздумала, гадина подколодная?! Да я все их тебе сама пообрываю, еще раз их потянешь, куда не велено, да и башку в придачу скручу! В падучей год корчится будешь! – орала девчушка, вцепившись одной рукой в волосы своей жертвы, а другой колотя ее со всей силы по плечам.

– Не посмею… Ой!… Не посмею больше… простите великодушно, никогда не посмею больше… Ай!… Простите… – сжавшись на полу, сквозь слезы причитала та.

– Сцилла, успокойся! – отойдя от первого шока, шагнул к ней Шон, и осторожно коснулся плеча. – Если служанка тебя разгневала, ее накажут или даже казнят, только успокойся.

– Отстань! Не лезь не в свое дело! Сама справлюсь! – зло бросила она ему через плечо, однако служанку бить прекратила и, вынув руку из ее растрепанной шевелюры, медленно поднялась и отошла в сторону, процедив ей сквозь зубы: – Пошла вон отсюда, и запомни: еще раз руки дурные, куда не просили, потянешь, на кусочки порву, коза паршивая.

– Не посмею, не посмею больше… хорошо запомнила, благодарствуйте… – всхлипывая, служанка поспешно поднялась и, оправляя платье, скользнула за дверь.

Смерив взглядом двух других служанок, Шон сделал им знак удалиться, и те поспешили вслед за своей незадачливой товаркой.

– Чем она так разгневала тебя, Сцилла? – Шон перевел взгляд на по-прежнему недовольно-хмурящуюся девочку.

– Сцинк мой ей понравился… – она кивнула на вальяжно-развалившуюся на подушках кровати ящерицу. – Курица бестолковая, слов не понимает… Сказала ведь: даже приближаться к нему не смейте. Так нет, тянется к нему руками своими дурными, «его переложить надо, он тут мешать будет», коза тупая…

– Так он, и правда, красивый очень.

– Ага, очень… – все еще раздраженно фыркнула она, тряхнув спутанной копной своих волос, – особенно, когда разозлится, красивый… Переливаться всеми цветами радуги начинает… Посмотреть хочешь? Только учти, после этого он быстренько изведет тут всех, глазом моргнуть не успеете. У него яд только что из глаз не сочится, а так он у него и в зубах, и в когтях, и в коже… он им даже плеваться умеет…