— А не вашим докладом, сделанным на основании раздела 5/А? — уточнила Фрэнсис.

Удивлению, а заодно и возмущению Фрэнсис не было предела.

— Мои показания выслушали, занесли в протокол, этим все и ограничилось. Насколько я понял, какое-то расследование имело место, но не выявило никаких фактов. От потерпевшей они не добились ни слова в подтверждение моих слов. Хоуп упорно молчала, а в результате я оказался в глупом положении, и это еще мягко сказано. Мне могли запросто пришить обвинение в клевете.

— Но ее беременность…

— Вспомните, что прошел целый год, а в больничных записях не фигурировал Билл Лоуренс как лицо, ответственное за ее нежелательную беременность. Департамент по охране детства волнует, что происходит сегодня или, по крайней мере, что было вчера, а не год назад. У них на руках десятки малышей со следами побоев, и им недосуг заниматься тем, что давно быльем поросло. Итак, обвиняемым стал я, а не Билл Лоуренс. Блистательный пример того, как работает наша юридическая машина. Рассматривалось мое поведение, мои якобы противозаконные действия, а не тот факт, что отец имел половые сношения со своей четырнадцатилетней дочерью.

— А что в итоге решила комиссия?

— Мне крупно повезло. Члены комиссии разошлись во мнениях, и один из них, несогласный с решением, направил в департамент письмо, пространное и очень едкое. В конечном счете я вышел сухим из воды, а точнее сказать, еле унес ноги. Лицензию мне оставили, но это было Тяжелое, причем и дорогостоящее сражение, и оно отняло у меня почти год жизни. Мой брак дал трещину, детей я совсем забросил. К счастью, меня поддержали некоторые из моих коллег, но так или иначе моя профессиональная репутация сильно пострадала.

— У вас есть копия стенограммы слушания? — спросила Фрэнсис.

— Да.

— Вам позволено ее распространять?

На мгновение доктор задумался.

— Пожалуй, мне ничто не мешает ознакомить вас с нею, если вы это имеете в виду. Но хочу предупредить вас — я уже вне игры. Я давно понял, что нами, психиатрами, вертят как хотят, но то слушание было просто издевательством.

Фрэнсис могла только посочувствовать Питеру Франку и разделить с ним его горечь. Ведь он, рискуя многим, пытался помочь травмированной девушке, хотел предотвратить новые беды, а в результате чуть не погубил собственную карьеру.

— Но Хоуп, насколько я знаю, продолжала встречаться с вами?

— Нерегулярно. Когда Билл подал на меня жалобу, я прекратил наши сеансы. Мы оба знали, что наши разговоры не могут быть конфиденциальными. Разлад между мною и ее родными не позволял мне оставаться лечащим врачом Хоуп. На протяжении многих лет она не давала о себе знать, но после своего обручения вдруг связалась со мной. Вероятно, до нее в конце концов дошло, что я не сделал ничего плохого, а только старался помочь ей. Возможно также, что Хоуп обратилась ко мне от безысходности, не имея рядом никого, кто согласился бы ее выслушать. Сеансы подействовали на нее благотворно. Я решил, что вернул себе ее доверие. Часто случается, что значительные события, например выход замуж, дают толчок к возрождению прежних эмоций. Можно сказать, что это в порядке вещей, когда пациент возвращается к своему врачу в переломные моменты своей жизни.

— И вы согласились вновь заняться ее лечением?

— Я не собирался наказывать Хоуп за подлости ее папаши.

— Могу я задать еще один вопрос?

Питер Франк взглянул на нее с опаской, явно ожидая подвоха.

— Какого рода консультации вы давали Фионе Кэбот?

— Не знаю, о чем вы говорите.

— Она заплатила вам пять тысяч долларов за несколько консультаций. Касались ли они Хоуп? Или еще кого-то из Лоуренсов?

— На это я вам не могу ответить.

— Вы сказали Фионе, что Хоуп не могла иметь детей?

— Зачем мне было говорить ей об этом?

— Совместимо ли с врачебной этикой браться за лечение пациента, имеющего близких родственников, без их ведома и согласия?

Доктор Франк помолчал, прежде чем ответить:

— Я уже раз допустил ошибку.

— Простите, но у меня возникли еще вопросы. Вы не против?

Фрэнсис поймала взгляд доктора и уже не отпускала его, глядя ему прямо в глаза. Знает ли он еще что-то, чем не хочет делиться? Ей нужно было получить от него расшифровку стенограмм и выведать причину визитов к нему Фионы. Слишком странным выглядело совпадение, что Хоуп и ее будущая свекровь посещали одного и того же врача-психиатра. Фрэнсис не верила в совпадения. Судя по выписанному счету, выкраденному Фрэнсис у Фионы, та платила доктору Франку по тысяче двести пятьдесят долларов за час — в шесть раз больше, чем получает самый высококвалифицированный специалист.

— Зачем это вам? — спросил доктор Франк.

— Что?

— Зачем вы ввязались в это расследование?

Такой вопрос Фрэнсис задавала себе неоднократно, и ответ постоянно ускользал от нее. Может быть, ею руководило желание разобраться не столько в обстоятельствах смерти своей кузины, а в самой себе и в окружающем мире, который, при всем ее богатом и подчас горьком опыте, не уставал преподносить ей жестокие сюрпризы, сдергивая раз за разом очередную маску и открывая свое истинное — уродливое и страшное — лицо.

— Я делаю это ради моей семьи и ради памяти Хоуп, — выдала она полуправду, впрочем, не рассчитывая обмануть опытного психиатра.

— Тогда я пожелаю вам найти ответы на все вопросы прежде всего ради обретения душевного равновесия.

— Как бы в них не запутаться… — Фрэнсис произнесла это с грустной улыбкой.

Церковь Святого Духа была пуста. Солнце почти закатилось, и витражные окна поблекли. Фрэнсис сидела на самой дальней скамье и разглядывала алтарь, огромную Библию на аналое, золотой крест и зажженные свечи в бронзовых подсвечниках. Она прониклась строгой красотой окружающей атмосферы.

Вернувшись в дом Лоуренсов, она нашла там записку Аделаиды с просьбой прийти в церковь. Но в храме не было никого. Сколько еще ей сидеть в сгущающемся сумраке и ждать неизвестно чего?

По пути сюда Фрэнсис выпила в придорожной закусочной две большие чашки черного кофе. Он показался ей слабым, однако подействовал на ее нервную систему. Она ощущала себя накрепко связанной, причем даже не веревкой, а стальной проволокой. Пока еще в храм снаружи проникал свет, Фрэнсис пыталась читать распечатку стенограммы слушания по делу доктора Франка. Это было только начало. Доктор обещал скопировать для нее остальное в ближайшие день-два. После преамбулы следовало выступление обвиняемого. Было ясно, что он зачитывает заранее написанный текст:

«Я проводил курс лечения пациентки более девяти месяцев до того, как она решилась поделиться со мной тайной, касающейся ее противоестественных отношений с отцом, что привело к тяжелым, даже, можно сказать, трагическим последствиям. Полная картина тех событий сложилась из ее отдельных высказываний во время наших многочисленных бесед, а также исследования таких интенсивных психических отклонений, как самоуничижение, позывы к саморазрушению, ненависть к самой себе, болезненное чувство стыда за себя. Мне стало ясно, что душевная травма, полученная пациенткой в результате тех событий, исказила ее представления о собственной личности и подорвала в ней доверие к людям. Хотя пациентка неоднократно утверждала, что ее сексуальные отношения с отцом прекратились после того, как она была госпитализирована в связи с опасными осложнениями, вызванными самостоятельно прерванной беременностью, я счел своим долгом на основании документа 5/А поставить в известность Департамент по охране детства о свершившемся правонарушении. Пациентка нанесла себе непоправимый вред, пытаясь скрыть факт совершенного над ней насилия и его последствия. И все же она призналась, что секс доставлял ей удовольствие и что у нее сохраняется желание интимной близости с отцом. Я не убежден, что пациентка была со мной полностью откровенна и не ведет в настоящее время активную половую жизнь с прежним партнером. Поэтому мое обращение в департамент продиктовано серьезной тревогой за ее будущее».