– Мы с Ниной в свое время решили, что удевочек должна быть образцовая семья, поэтому и бросили музыку. Внушали имправильные моральные принципы, требовали быть лучшими во всем и преуспели.Золотые медалистки, красные дипломы, каждая по три иностранных языка знает, помировым музеям прошли, лучшие книги прочитали, красавицы, ни капливульгарности, ну и как я им про рок-н-ролл расскажу? Они меня не поймут.

– Перегнул ты с воспитанием, –почесал в затылке Петр.

– Мы хотели как лучше, – мрачносогласился Константин, – а получились инопланетянки. Я их моментамипобаиваюсь, у самого-то такого воспитания нет, могу ляп допустить.

– Все же попытайся с ними по душампогутарить, – предложил Петр.

– Ну ладно, – с сомнением кивнулПронькин.

– Ты отец, хозяин дела, стукни кулаком постолу и заяви: «Наплевать мне на вашу безупречную репутацию и желание плясатьвальс с английской королевой! Я себе бабок заработал, теперь хочурок-н-ролл играть. А вы сами себе другой банк создайте». – Петробозлился. – Чего ты, подрядился под их дудку плясать? Сам себе на головуспино-грызок посадил! Очнись, пацан, кто в доме главный? Ты или детки?

Константин засмеялся:

– Вот этого совета мне и не хватало. Тыправ! Кто в доме хозяин? Я маленько мозгами поплыл. Прямо сейчас поеду кдевкам и правду объявлю: начинаю выступать с концертами. Если вам это не повкусу – не ешьте, поднимайте свое дело.

Петр замолчал.

– Что было потом? – занервничала я.

– Костя умотал около десяти, на следующийдень Нина позвонила, сказала: муж ночью умер.

Я подпрыгнула на диване.

– Значит, пока Костя советовался сПетром, девочки строили планы убийства папеньки. Они откуда-то узнали про егонамерения. Константин, воодушевленный беседой с другом, выложил дочкам правду,а те живо решили проблему. Ждать не стали.

Малышев откашлялся.

– Костя был человек увлекающийся. Когдаон понял, что надо девок к ногтю прижать, из него фонтан идей забил. Сталноситься по моей квартире и строить планы. «Я стану самым известным, будусобирать стадионы, позвоню в газеты, расскажу про прошлое. То-то шумподнимется: банкир Пронькин и Малыш – одно лицо. А еще сообщу прозону. Это нынче не позор, а мода. Если хочешь раскрутиться, надо в прессе мелькать.Я раньше интервью не давал, а сейчас начну. Новости буду по каплевыдавать. Сперва о Малыше, потом об отсидке! Прикинь шумиху!»

– Вот чего они испугались большевсего! – подскочила я. – Если увлечение рок-н-роллом еще можностерпеть, то каково девицам, обладательницам изысканных манер и безупречнойсветской репутации, узнать, что их папенька в прошлом уголовник, а маменькапела несколько лет в кабаках и моталась к мужу на зону. Это моветон. Лучшеотравить папашку, пока он глупостей не натворил. Вот от кого Соня услышала пропорядки в следственном изоляторе. Небось Константин Львович изложил доченькам вподробностях свою биографию, а потом стал предаваться воспоминаниям.

– Нина была уверена, что Соня с Лидойлишили отца жизни, – кивнул Петр. – Она мне сказала: «В память оКосте помоги мне, ни о чем не спрашивай, сделай, как я прошу, отблагодарю тебяпо полной, ты станешь богатым человеком».

– Вы тогда жили в Ларюхине сНадей, – уточнила я. – А как оказались у нее в доме?

– Просто, – улыбнулсяМалышев, – Нина в «Виллу Белла» постоянно каталась, ей там нравилось: отдома близко и артрит хорошо лечат. Нинка не чванливая, ее деньги не испортили,она с простыми людьми без понтов общалась, вот и обратила внимание на Надю.Звякнула мне и сказала:

«Хорошая женщина, работящая, внешне приятная,свой дом, участок, а счастья нет. Ты один кукуешь, надо подумать, с кемстарость проводить. Съезди, посмотри на Надю».

Ну, я и отправился в Ларюхино. Очень мне тампонравилось: воздух, лес, и книг у Надежды прорва была! Сначала я под именемЛеонида Факира комнату у нее снял, затем с хозяйкой жить начал. Вот только однау меня беда: больше года с одной бабой не выдерживаю. Надя хорошая, мы с нейсчастливо жили, а потом я заскучал и ушел.

– И ничего не взяли, – дополнилая, – не стали медсестру обворовывать!

В глазах Петра промелькнула тень.

– Давно подобным не занимаюсь.И вообще я всегда с бабами только по любви жил, а мелочовку прихватывалисключительно для того, чтобы иметь возможность в себя прийти, подумать одальнейших планах. У меня природа такая – четыре времени годасменятся, и я полностью интерес к сожительнице теряю, будь она богатейшаяраскрасавица, с золотой тарелки меня черной икрой кормит, все равно уйду.Деньги для меня пшик.

– Почему Надя накинулась на НинуОлеговну? – остановила я Петра Аркадьевича, вознамерившегося в деталяхизлагать свои жизненные позиции.

Он заерзал в кресле.

– Ревнивая она очень, вспыльчивая и намужчин слабая. Если видела, что я с кем-то разговариваю, тут же в драку!Сколько раз говорил ей: «Надюша, успокойся, я люблю только тебя! Что за манерасразу на баб налетать!» А она в ответ: «Чего Олеське улыбался?» Пытался ейобъяснить: «Милая, ну не смотреть же на соседку волком? С людьми надо дружить».Да только Надя свое мнение имела: «Если на сторону лыбишься – хочешь кдругой сбежать».

Максим протяжно вздохнул:

– Ревнует – значит любит.

Малышев пожал плечами.

– Я ей всякий раз говорил: «Я никуда неденусь. Если меня нет, значит, любовницы меня убили». Шутка такая была!

Я покосилась на Петра Аркадьевича.

– Весело! Но Надежда восприняла вашислова всерьез. Она, наверное, каким-то образом связала вас с Ниной Олеговной.

– Это перебор, не станет же женщина всамом соку ревновать к даме пенсионного возраста, – возразил Максим.

– Наверное, вы не знаете, что такоеревность, – не согласилась я.

– Надьке было без разницы, –подхватил Петр, – один раз устроила мне сцену, когда я в Еланске однойдревней бабке помог в автобус влезть. Подсадил развалину по доброте душевной наступеньку, оборачиваюсь – любимая покраснела, кулаки сжимает и шипит:

«Совсем стыд потерял, на улице баб за задницухватаешь».