– Мертвый бог молчит, – растерянно сообщил Грака.

– Ящер его раздери! – выругалась Лилит.

– Такого раньше не было, если я призывал его, он тут же появлялся.

– Понятно, он аннулировал твою клятву, – пояснила Лилит.

– Может, это все из-за твоего снадобья, – недоверчиво покосившись на нее, предположил волкодлак.

– Нет, – махнула рукой Лилит. – Снадобье ненадолго блокирует клятву с твоей стороны, но никак не с его. Ты свободен от нее, можешь теперь рассказывать о Мертвом боге кому угодно, ничего не будет. Впрочем, это не облегчает мою задачу.

Она развернулась и пошла к реке, прочь от Граки.

– Постой, ты обещала помочь справиться с Азром и Гальвином, – растерянно произнес волкодлак.

Лилит обернулась и сказала:

– Обещала, но только если поможешь справиться с Андурином. Ты не смог, сожалею, но пока тех, кто организовал за тобой погоню, поддерживает бог, я не в силах справиться с ними. Прощай и удачи, а мне нужно решать свои проблемы.

– Я знаю, как тебе помочь, знаю! Только останься.

Грака отчаянно не хотел, чтобы безликая ушла, ему было страшно оставаться одному в этом мире, став изгоем. Лилит уставилась на парня, ожидая, что тот скажет дальше.

– Послезавтра наш священник Гальвин проведет обряд, при котором будет принесен в жертву волкодлак, – произнес Грака.

– И тем самым он призовет Мертвого бога, – продолжила за него Лилит. – Человеческая жертва, Андурин не сможет отказаться от этого вызова, где бы он ни был и чем бы ни занимался.

Глава 12

Хведрунг сидел в подвале храма Триединых богов. Это помещение было специально предназначено для волкодлаков, которых приносили в жертву богам. Подобного не происходило уже много десятилетий. Старик Бальдр, последний свидетель похожей церемонии, умер три года назад. Однако Гальвин был полон решимости осуществить задуманное, а Азр и старейшины ему не мешали. Вожак знахарей хорошо помнил тот разговор с Торбуном. Он пришел предупредить, что вождь знает о готовящемся перевороте, но, скорее всего, его послал сам Азр. Утром к Хведрунгу пришел священник, который хотел поговорить, но вожак прогнал того. Все его мысли были поглощены размышлениями о том, кто же все-таки предатель: Ива или Мерц. Эти мысли сводили Хведрунга с ума. Порой он засыпал, и ему снилась Хель, которую волкодлак встречал в мире мертвых. Эти сны его пугали. Он не хотел умирать, не был готов к этому, разум цеплялся за жизнь, но пока не видел путей спасения.

Близился вечер, в комнате не было окон, знахарь ориентировался во времени по количеству приемов пищи. Задвижка на двери скрипнула, видимо, принесли ужин. Каково было удивление, когда Хведрунг увидел на пороге свою жену. Охранник впустил ее в помещение и тут же закрыл дверь. Она была в белых одеждах, обозначающих ее статус вдовы.

– Я еще жив, – сказал знахарь, встав с места.

В тусклом свете свечей, стоящих на столике у кровати, он пытался разглядеть лицо супруги, бледное и непроницаемое. Оно стало таким после смерти их дочери. С того дня мимика жены больше ничего не говорила. Хведрунг очень переживал за Элени, он пытался как-то ее отвлечь от грустных мыслей, но она почти ни на что не реагировала, кроме этих дурацких молитв и песнопений в храме. Супруги отдалились друг от друга, все еще живя вместе, но уже скорее по привычке, чем по желанию. И все же, даже в этой печали Хведрунг был рад видеть знакомое лицо. Он хотел улыбнуться, но, посмотрев в ее глаза, передумал. Когда-то ее взгляд был хитрым и озорным, теперь же был пустым и безжизненным.

– Завтра ты примешь смерть, – произнесла Элени.

– Завтра будет завтра, – сухо ответил жене Хведрунг. Ему не нравилось ее безразличие. – Я думал, что ко мне уже никого не пустят, кроме того полоумного жреца.

– Мне позволил навестить тебя сам Гальвин.

– Что ж, спасибо ему хоть на этом, – растерянно добавил знахарь.

– Я передаю наш дом в собственность жрецов и ухожу в отшельники, – сообщила Элени.

– Ты с ума сошла! – повысил голос Хведрунг. – Эти твари хотят убить меня, а ты им отдаешь наш дом. Кроме того, где ты собралась жить?

– Вырою себе землянку, буду молиться богам и уповать на их милость.

– Ты никогда не строила ничего подобного. Скоро зима, ты просто пропадешь.

– Я вверяю жизнь богу живых, пусть он решит, достойна я ходить по этой земле или нет.

Хведрунг злобно топнул ногой и отвернулся от жены.

– Ты пришла сюда рассказать, что отдаешь дом моим убийцам, а сама собралась на верную смерть?

– Нет, – раздался ее голос, гораздо менее бесцветный, чем раньше. Он был переполнен злобой. Хведрунг вздрогнул от неожиданности. Знахарь сделал пару шагов, чтобы лучше рассмотреть лицо супруги. Элени тяжело дышала, рот ее исказила гримаса ненависти.

– Так зачем ты пришла?

– Я твоя настоящая убийца, не жрецы.

– Что?

– После смерти нашей дочери я горевала, не находила себе места, все пыталась понять, почему боги послали нам такое испытание. Но это были не боги, – с этими словами она вытащила аккуратно сложенный лист бумаги.

Хведрунгу хватило одного взгляда, чтобы понять, что там написано, но он все же протянул руку и взял его. Это было послание Хель, которое та оставила в надежде, что отец найдет и прочитает его. Хведрунг дрожащей рукой развернул листок и сразу узнал почерк дочери.

Дорогой папа, я все-таки решилась на побег. Поверь, я приняла это решение с тяжелым сердцем. Но я не могу окропить руки кровью моих друзей. А Веревочка мне не просто друг, она для меня – все. Как и вы, но ни тебе, ни маме опасность не грозит. Потому я оставляю вас и клан. Мой путь лежит в Заброшенный Город. Возможно, что люди примут меня. Время покажет. Не плачьте, я обязательно найду способ видеться с вами в будущем.

С любовью, твоя непутевая дочь Хель

Хведрунг скрыл это письмо от жены.

– Ты знал, что Хель собирается бежать, – обвиняла мужа Элени. – И не остановил ее.

– Она открылась мне год назад, – признался Хведрунг. – Ты же сама говорила, что очень сожалеешь о том, что убила свою волчицу и что если бы у тебя появился второй шанс, то ни за что бы этого не сделала.

– Если бы ты был настоящим отцом, то ни за что бы не позволил дочери совершить эту ужасную ошибку!

– Она хотела этого.

– Она подросток, Хведрунг!

Повисла тишина. Элени села на пол и впервые после того, как ей сообщили о смерти дочери, расплакалась.

– Если