смертью, а также на пытки, терроризм, изнасилование и другие преступления. События, причинившие столько мучений Дензелу, в такие категории не вписываются. Более того, несмотря на угрызения совести, он не испытывал флешбэков (повторяющихся воспоминаний или репереживаний травмы). С моей точки зрения, все это исключало диагноз ПТСР. Поэтому я предположил, что поведение Дензела – симптом хронического тревожного расстройства, вероятно, на фоне личностного расстройства, при котором у больного возникают сложности с тем, что он думает о себе и что чувствует к себе. Эти сложности долгосрочны и устойчивы и плохо сказываются на общем благополучии и психическом здоровье больного и на его отношениях с окружающими. Мне думалось, что у Дензела есть некоторые признаки пограничного расстройство личности, тяжелого психического расстройства, вызывающего нестабильность настроения, поведения и отношений с людьми – этот диагноз был у него общий со Стеллой, моей голосистой пациенткой, обожавшей «грязные протесты», а также с Памелой, моей талантливой изобретательницей всевозможных жутких способов самоповреждения за решеткой. Кроме того, я нашел у него несколько признаков истерического расстройства личности, которое называют еще гистрионическим: для него характерна потребность в повышенном внимании, и обычно оно начинается в раннем детстве и включает в себя и непомерную жажду одобрения и утешения, и излишне развитую склонность к соблазнению и обольщению. Хотя во время обучения я сталкивался с этим расстройством относительно часто, в когорте правонарушителей это крайне редкий диагноз. Вероятно, дело в том, что те, кто склонен к театральности и жаждет внимания, совершенно не умеют держаться тише воды ниже травы и избегать полиции, вот почему их криминальные карьеры обрываются до срока. Я понимал, что в конце концов Дензелу потребуется интенсивная длительная психотерапия, чтобы проработать его эмоциональные сложности, но в отчете не стал писать такой рекомендации, поскольку Дензелу сейчас явно было не до этого.

Еще я сделал вывод, что образ мыслей Дензела необычен, поскольку он, в сущности, не алкоголик, у него нет никаких симптомов абстиненции и никакого непреодолимого желания пить в те дни, когда он трезв. Тем не менее ему, вероятно, можно было поставить диагноз «пагубное употребление алкоголя», который тоже есть в МКБ-10: регулярное употребление спиртного, которое вредит физическому или психическому здоровью. Это и отражалось в его деструктивном поведении во время совершения правонарушений, из-за которых он и попал ко мне на обследование.

С этим все было понятно. А вот ответ на вопрос о способности Дензела участвовать в судебном процессе был для меня не так очевиден. В целом я плохо переношу, когда меня пытаются одурачить, и если мне кажется, что со мной нарочно отказываются сотрудничать и хотят саботировать обследование, симулируя психическую немощь, я списываю таких пациентов со счетов. Мне же удалось сопротивляться чарам рыдающей Дарины, украинской красавицы-мошенницы. Однако тут все было иначе. Я заметил, что Дензел был так взволнован и так отвлекался на то, чтобы умолять меня написать благоприятный для него судебный отчет, что ему не удавалось сосредоточиться настолько, чтобы принимать осмысленное участие в диалоге.

В конце концов после некоторых размышлений я все же решил, что Дензел может участвовать в процессе. Однако я предостерег суд, что он, весьма вероятно, впадет в крайнее возбуждение, и это сильно затруднит ведение процесса. Я посоветовал суду обеспечить Дензелу всестороннюю поддержку, в том числе привлечь посредника – нейтрального переговорщика, который облегчает коммуникацию между подсудимым и юристами-профессионалами – и делать регулярные перерывы. Но все равно я чувствовал, что решение о его способности участвовать в процессе – это, как говорят игроки в покер, «что монетку бросать», 50 на 50. Я даже упомянул в своем отчете, что если другой независимый психиатр сочтет, что Дензел не может участвовать в процессе, я охотно соглашусь с таким мнением.

Барристер со стороны обвинения обиделся на меня за такую неоднозначную позицию, заявил, что я пытаюсь «и рыбку съесть, и на елочку залезть» (это он так выразился, я бы ни за что не произнес подобное вслух) и усидеть на двух стульях. По-видимому, он неверно истолковал мой вывод, согласно которому ответ на вопрос о способности Дензела участвовать в процессе балансировал на грани «да» и «нет», и предположил, что мое обследование было непрофессиональным с клинической точки зрения. Во время перекрестного допроса я решил транслировать дух стендапа. Говорил медленно и спокойно, источал уверенность в себе и внятно выговаривал слова. Тщательно следил за собой, не сутулился и не моргал. Всячески подчеркивал основные мысли.

– Можете ли вы гарантировать, доктор Дас, что мистер Чу в разгар слушаний не разрыдается и не ляжет на пол, если с вами он вел себя именно так?

– Нет, не могу. Насколько я понимаю, суд и не просит меня ничего гарантировать – только высказать свое мнение с учетом взвешивания всех факторов. Как я указал в отчете, существует реальный риск, что у мистера Чу произойдет декомпенсация. Но с учетом взвешивания всех факторов я полагаю, что его поведение удастся удержать в рамках приемлемого, если суд прислушается к моим рекомендациям и окажет подсудимому всяческую поддержку.

Вот и заткнули крикуна, подумал я про себя.

Судья учел данные моего обследования и согласился обязать Дензела лечиться от алкоголизма. Однако, увы, через несколько месяцев я узнал от одного коллеги, что Дензел – несмотря на то, что ему едва удалось избежать тюремного заключения, и несмотря на сотрудничество со службой реабилитации – снова напился и опять принялся названивать в скорую помощь, требуя внимания к себе. Очевидно, у судьи тоже лопнуло терпение, и Дензела упрятали за решетку, правда, всего на четыре недели. Страшно представить себе, как тяжело далось ему заключение – при таких-то запредельных уровнях тревожности. Остается лишь надеяться, что этот жизненный опыт вынудит его оценить всю ошибочность своих заблуждений и поможет снизить накал театральности в будущем.

Глава двадцать девятая. В тупике

За время работы в больнице я привык постоянно обсуждать своих больных на обходах и на других профессиональных совещаниях, которым нет числа. Мне нужны были самые разные точки зрения, и ими делились со мной и другие врачи, и медсестры, и эрготерапевты, и социальные работники, и психологи. Одна голова хорошо, а много – лучше. Но когда я составляю медико-юридические отчеты, волку-одиночке некого позвать на подмогу. Положа руку на сердце, я почти всегда уверен в своих выводах. Однако заковыристые случаи вроде дела Дензела, когда нужно бросать монетку, иногда ставят меня в тупик, и тогда складывается впечатление, что мне нужна какая-то площадка для обсуждения своих заключений с другими экспертами-психиатрами.

Я обратился кое к кому из коллег и основал Медико-юридический