в более нежелательном отношении. Выходит, в мире уже давно существовали пороки, о которых никто прежде не слышал, – пороки, на которые даже теперь лишь расплывчато намекали, но никогда не расписывали подробно. Отцы неделями запирали газеты вместе со своими бухгалтерскими книгами. Матери, когда к ним обращались за разъяснением, вздрагивали и в ужасе восклицали:

– Чтобы я больше никогда не слышала от тебя этого имени!

Мисс Лэйн, когда ее напрямую спросили, из-за чего весь сыр-бор, ответила:

– Я только знаю, что есть какой-то закон насчет мужчин, живущих вместе, но тебе не стоит забивать голову подобными вещами!

– А как же Старина Бен и Том Эшли?

Лора настаивала, и ей поведали, что этим двум ни в чем не повинным старым товарищам после наступления темноты уже разбили камнями окна. Люди считали, что после этого те уедут из села, но не тут-то было. Разве старый солдат сбежит с поля боя? Напротив, Том, который раньше большую часть времени проводил в доме, теперь гораздо чаще выходил на улицу, а Бен стал еще прямее держать спину, словно проглотил шомпол. Это те, кто бросал в окна камни, теперь при приближении Бена или Тома прятались за углом.

Но хотя до сей поры жители Кэндлфорд-Грина не только находились вне процесса развития общественной мысли, но и не подозревали о его существовании, еще до окончания последнего десятилетия века у них появилась собственная «Желтая книга»[41] – всепобеждающий еженедельник под названием «Ответы». К тому времени почти в каждом доме уже выписывали популярный лондонский журнал «Тит-битс», и почерпнутые с его зеленых страниц бесполезные сведения воспринимались весьма серьезно. Очевидно, информация о том, сколько лет жизни человек проводит в постели, сколько месяцев мужчина тратит на бритье, а женщина на прически, приносила молодым людям глубокое удовлетворение.

– Как думаете, если все сосиски, съеденные в этой стране на завтрак за одно воскресное утро, выложат в линию, на сколько миль она растянется? – экзаменовал недавно прочитавший об этом мужчина своего соседа. А в более игривом настроении вопрошал: – Что сказал велосипедист фермеру, задавив его петуха?

И ответ чаще всего попадал в точку, ведь сосед тоже выписывал «Тит-битс». Авторитетом журнала всегда можно было прикрыться, если кто-нибудь обнаруживал непривычное пристрастие или высказывал необычное мнение. Звучало язвительное:

– Можете не умничать. Мы читали про вас в «Тит-битс»!

На жаргоне той эпохи это означало истину в последней инстанции.

Большинство Лориных тогдашних приятельниц были дочерьми торговцев, жили с родителями и занимались исключительно ведением приходно-расходных книг отцов или необременительной помощью матерям по дому. Таких называли «домоседками»; другие девушки, из таких же семей, уезжали на заработки, устраивались продавщицами в крупные лондонские универсальные магазины, школьными учительницами или нянями. Так, одна обучалась сестринскому делу в лондонской больнице, другая служила счетоводом и портье в гостинице. Дочери торговцев уже не нанимались в услужение, и только одна из них, пройдя обучение швейному, а потом парикмахерскому ремеслу, поступила в горничные к какой-то леди. С прислугой из больших домов они тоже почти не общались, и не из снобизма, а потому, что вели совсем иную жизнь и имели иные интересы. Деревенское общественное устройство, при котором старшему лакею по этикету положено ухаживать за дочерью бакалейщика, а младшему – за девушкой с почты, относится к области фантастики.

Не все домоседки довольствовались посильными домашними обязанностями и скромными развлечениями вроде хорового пения, чаепитий и деревенских концертов, которых их матерям в свое время было вполне достаточно. Самые смелые уже начали поговаривать о своем праве вести такую жизнь, какую им хочется. Главным препятствием для этого, по их словам, являлись устарелые представления их родителей.

– Папаша такой старомодный. Можно подумать, он родился в допотопные времена, – рассуждали девушки. – И мамаша ненамного лучше. Заставляет нас жеманничать, быть дома после десяти и даже не смотреть на парня, пока он не предъявит ей свидетельство о своем благонравии.

Эти девицы были весьма далеки от того, чтобы считать себя хоть сколько-нибудь обязанными тем, кто их воспитал и, как думала по своей неопытности Лора, проявлял к ним такую щедрость; они как будто полагали, что родители существуют главным образом для того, чтобы удовлетворять все их сиюминутные прихоти – новый «безопасный» велосипед, котиковую шубку или поездку в Лондон. Родители, со своей стороны, внушали дочерям, что их первейшие обязанности – осмотрительное поведение, послушание и благодарность, что порождало множество стычек.

Одна девушка, по ее словам, заявила отцу: «Я же не просила меня рожать, верно?» И приводила его ответ («Верно; если бы попросила, тебя бы и на свете не было, знай я тебя так, как знаю сейчас») как пример невежества и жестокости, с которыми ей приходится бороться.

– Я рвусь из клетки на волю! Рвусь на волю! – драматически воскликнула Альма, посвятив в эту историю Лору, и та, оглядев прелестную спальню и новый летний наряд в комплекте с белыми лайковыми перчатками и зонтиком, разложенный на кровати специально для того, чтобы гостья им полюбовалась, подумала, что клетка, по крайней мере, недурная. Но вслух этого не произнесла, ибо даже она, воспитанная в куда более суровой обстановке, могла понять, что, должно быть, очень досадно, когда в двадцать лет с тобой обращаются как с ребенком, запрещают делать то или это, потому что «так нельзя», и в приобретении любой мелочи приходится зависеть от родительской щедрости.

Впрочем, непокорная дочь была исключением. Большинство Лориных приятельниц были довольны своей участью. Им нравилось помогать по дому, вынуждать маму придавать ему более современный вид, устраивать чаепития и играть на фортепиано. Некоторые из них принадлежали к тому типу девушек, который тогда называли «солнечными лучиками»: славные, сердечные, простодушные существа, явно созданные для брака; большинство из них действительно вышли замуж и, без сомнения, стали для своих мужей прекрасными спутницами жизни.

Нельзя сказать, что Лора пользовалась у кого-либо из них большой популярностью. В какой-то мере за девочку говорили ее кэндлфордские родственные связи, однако собственное ее происхождение было слишком скромным, а гардероб и образование не вполне соответствовали их стандартам, так что Лору нельзя было с уверенностью причислить к этому кругу. Возможно, больше всего ее ценили за способность чутко выслушивать чужие откровения и умение «пикироваться», то есть поддерживать легкую, ироничную беседу, какие были тогда в моде. Однако Лоре нравилось их общество, оно шло ей на пользу. Она уже не выглядела так, будто на ее плечах, по выражению некоторых ларк-райзских соседей, лежит вся тяжесть мира.

В те дни в страшную моду вошла танцевальная песенка знаменитой Лотти Коллинз «Та-ра-ра-бумбия!», ее слова и мелодия прокатились по сельской местности, как эпидемия.